синдром и здоровый сон.
«Ну вот, бл%дь, приехали-поехали» –подумал я и плавно обернулся. Передо мной торчал обладатель руки вместе с лысой, условно круглой головой абсолютно неправильной формы, напо-
минающей валун со множеством неровностей и засечек и маленькими глазами дикого питбуля, короткой и толстой бычей шеей, которая начинается в плечах и, влипая в голову, тут же заканчивает-
ся крепким телом, агрессивно прокачанным в одной из воняющих потом и спермой качалок, на заре горбачевской перестройки. В свою очередь, продолжая внимательно изучать меня, питбуль достал из нагрудного кармана красную ксиву, свидетельствующую о том, что он, п%дор среднего рода – Миронов Сергей Николаевич, служит на благо родины в уголовном розыске. Три на четыре фотка, вклеенная тут же, была уменьшенной копией питбуля: такой же лысой и такой же свирепой.
Черно-белый хищник смотрел на меня, как на говно, а я почему то подумал, что Миронов недавно преставился и в тело токовым разрядом выделилась абсолютно бесполезная доза адреналина. Бесполезная, потому что единственное место не забитое людской пробкой и пригодное для отхода был проход в комнату, в которую мне предстояло попасть в любом случае.
– Колющие, режущие, наркотические? – рыкнул пес.
– Нету, – вяло соврал я и машинально полез за паспортом, упреждая мыслительные потуги качка, пытавшегося не перепутать последовательность процедуры, о чем тут же пожалел, ибо законо-
послушные граждане только из вечерних сериалов имеют представление о том, почему их могут задержать и зачем милиции нужны их документы.
Теперь пришла моя очередь смотреть на него как на говно, со страниц своих документов. А смотрел я на него, как и указано серией моего паспорта – как СС. Обер штандартенфюрер смотрел
на Миронова суровым, но беззаботным взглядом, как на недоразумение, которое говном считать нельзя никак. Говно по крайней мере существует.
– Пройдемте, – сказал опер и учтиво встал у меня за спиной. Длинного тролля, принявшего меня в прошлый раз и вытащившего из моего нагрудного кармана суровое палево, нигде не было видно, как и маленького хобгоблина, бравшего меня испугом, холодными камерами и лютыми сокамерниками. Клоуны, бл%дь. Значит не их смена. Значит сейчас, меня будут трусить как ординарного подозрительного типа, но не как рецидивиста.
– К уголовной ответственности привлекался? Проблемы с законом были?
– Нет, – раздраженно соврал я опять.
В то время, пока воскресший Миронов пытался найти в моих карманах кило героина и ядерную бомбу, вошел его коллега, выводя треском связки ключей по прутьям обезьянника двух моих друзей
по несчастью из мрачного оцепенения. Один из них сидел, обреченно втыкая в скудные и убогие элементы интерьера ментовской берлоги. Второй постоянно метался взад-перед, безуспешно пытаясь походить на загнанного в клетку молодого льва.
– Ну что сынки, – ласково сказал вновь пришедший – попали, бл%дь? Нах%я курите эту х%йню?
– Мне пох%й, – впился в прутья метавшийся доселе живчик, – пох%й, понятно? Я себе курю и никому ничего плохого не делаю. Мне так лучше!
«Долбо%бы. Мрачные долбо%бы», подумалось мне и до боли в желваках захотелось не оказаться сейчас с той стороны решки по соседству с двумя этими быками.
Между тем мент добрался до нагрудных карманов и не обнаружив в них ничего подозрительного приложил ладонь к левому, закатив глаза и сверяя мое сердцебиение со своим внутренним ментов-
ским стремометром. Я же изо всех сил попытался успокоиться и подумать о чем то приятном, впрочем, безуспешно, потому что на образ зеленых карпатских лугов постоянно накладывался негатив
решетки, перерезавшей картинку здания вокзала на ровные полоски и периферийные силуэты плененных долбо%бов.
– А-ну снимай трусы, – приказал питбуль, настороженный результатами обследования.
Я не стал с ним спорить и с явным удовлетворением продемонстрировал п%дору свирепые дедушкины гены.
«Окажи ему всякие почести, сынок», –повторял я про себя, пока к актеру жанра экшн, втупившемуся в мой пах медленно приходило осознание того, что он безнадежно сбился со следа.
– Колющие, режущие наркотические, – почти без надежды в голосе повторил он волшебную фразу.
– Да нет же, – с выражением сказал я, скорчив страдальческую мину «почему вы меня мучаете – я просто мимо проходил».
– А почему тогда так волнуешся? – сделал последний вялый выпад мент.
– Я не волнуюсь, вот с поезда бегу на работу, запыхался – выдохнул я с театральной дрожью в голосе и кивнул на зачехленный костюм и подправив мимику стал окончательно похож на жалкого терпилу.
В глазках-бусинках мента внезапно полностью погас азарт преследования, отчего он из свирепого боевого пса превратился тут же, в дешевую плешивую китайскую подъ%бку, в которой сели
батарейки.
– Прошу прощения, Вы можете идти внезапно перейдя на «Вы» бесцветным голосом констатировала подъ%бка, которую раскусили.
Я не ответил ему ничего – обер штандартенфюрер СС по прозвищу Мамант с говном не разговаривает. Схватив сумку Lotto и чехол с костюмом я направился к выходу, подмигнув на прощание двум
страдальцам в обезьяннике, на что тот, кто пободрее яростно впился в решетку короткими колхозными пальцами, а второй, страдалец, еще больше стал походить на Христа – он только что стоически принял на себя мой грех. Выходя из мусарской берлоги, я уловил взгляд тетки, пропускающей пенсионеров через турникет.
– Пропустите меня пожалуйста, у меня только что в милиции все деньги забрали, – использовал я остатки дрожи в голосе.
Тетка понимающе кивнула и отошла от турникета.
Так я и ворвался в прохладу киевского метрополитена, унося с собой бесцветные и солодковатые семь лет тюремного заключения с конфискацией в одной руке и салатовые, с запахом пота и секса, три года в другой.
mamant
Киев, 2010
