Живёт он скромно, на доход от небольшого портфеля акций, государственную пенсию и арендную плату, которую две телефонные компании платят за установку вышек сотовой связи на его земле. Его легко принять за типичного пенсионера из Контра-Коста.
Слово «психоделик» для обозначения класса препаратов, которые значительно изменяют восприятие реальности, в конце 1950-х годов придумал знакомый Шульгина, Хамфри Осмонд, британский психиатр и исследователь эффектов мескалина и ЛСД. Это слово пришло из греческого языка и переводится как «проявляющий сознание». Именно его предпочитают использовать те, кто верит в целительную силу подобных веществ. Скептики же обычно называют их галлюциногенами.
Шульгин — из первых. Он любит рассказывать одну историю про 20-е столетие: «В начале века западной науке было известно лишь два психоделических соединения: каннабис и мескалин. Через полвека мы открыли ЛСД, псилоцибин, псилоцин, ТМА, нескольких препаратов на основе ДМТ и других изомеров — почти 20 соединений. Еще через полвека их стало за 200. Как видишь, рост экспоненциальный». Когда я поинтересовался, дойдем ли мы по такой логике к 2050 году до 2000, он улыбнулся и ответил: «Если будем продолжать в том же духе, то легко достигнем большего».
Его мысль ясна. Вариантов химического «проявления сознания» становится все больше, рост их количества взрывной. И это так же естественно, как сам ход времени.
Однако в своём рассказе Шульгин не упоминает, что этот предположительно неостановимый рост разнообразия происходил в лаборатории на его заднем дворе. 40 лет он работал на виду у закона и открыто публиковал результаты экспериментов, в одиночку представляя весь сектор исследования психофармакологии. (Тимоти Лири называл его одним из важнейших учёных века.)
По его подсчётам он создал около 200 психоделических препаратов, среди которых стимуляторы, депрессанты, афродизиаки, «эмпатогены», конвульсивные средства; вещества, изменяющие слух; вещества, которые замедляют чувство времени и которые ускоряют его; вещества, вызывающие вспышки агрессии или заглушающие эмоции… Короче говоря, целый словарь тактильных и эмоциональных впечатлений. А в 1976 Шульгин выловил из глубин химической литературы таинственное соединение под названием МДМА и вывел его на мировую арену, где оно стало известно как Экстази.
Работа Шульгина сделала его иконой и героем для небольшой субкультуры людей, по-настоящему верящих в улучшение жизни с помощью химии. Он объединил в себе образы первопроходца, святого и знатока. Сторонники этой субкультуры утверждают, что благодаря своим работам он стал частью древней и во многих культурах уважаемой традиции. Западноафриканские церемонии ибога, ритуалы пейота у навахо, культура ЛСД 60х или многовековое выращивание каннабиса почти везде, где он только может расти — все это поиски химически индуцированных альтернативных миров сознания. Связанные с ними праздники уходят корнями в далёкое прошлое и преодолевают все попытки подавления. Шульгин не видит ничего странного в том, чтобы посвятить этому жизнь. Что его удивляет, так это то, что так мало людей разделяют его точку зрения.
Основная часть научного сообщества в лучшем случае считает Шульгина курьёзом, а в худшем — угрозой. Однако сейчас, под конец карьеры, его вера в потенциал психоделиков хотя бы получила шанс на оправдание. Около месяца назад Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов одобрило исследование Гарвардской медицинской школы, которое должно проверить, может ли МДМА облегчить страх и тревогу больных раком в последней стадии. А в следующем месяце исполнится год с тех пор, как Майкл Митхофер, психиатр из Чарльстона, Южная Каролина, начал исследование экстази-терапии посттравматического стрессового расстройства.
В то же время, привлекая несколько меньшее внимание, исследователи Медицинского центра университета Калифорнии и Университета Аризоны в Тусоне сосредоточились на терапевтическом потенциале псилоцибина (активного ингредиента «волшебных грибов»). До революции ещё далеко, но это начало, ставшее возможным благодаря Шульгину — одновременно исследователю и защитнику всей области. Если — и это очень большое «если» — результаты исследований будут достаточно многообещающими, фармакопея Шульгина может обрести некую законность.
«Меня всегда интересовала механика ментальных процессов», — сказал мне недавно Шульгин, который также с самого юного возраста любил играть с химикатами. Будучи одиноким 16-летним стипендиатом Гарварда, он изучал органическую химию, однако вскоре бросил учёбу и записался в военно-морской флот. Его интерес к фармакологии восходит к случаю в 1944 году, когда военная медсестра дала ему апельсинового сока перед операцией на воспалившемся большом пальце. Убеждённый, что нерастворившиеся кристаллики на дне стакана были седативным средством, Шульгин потерял сознание. Однако, очнувшись, он понял, что это был всего лишь сахар. Это было откровением, дразнящим намёком на причудливую силу сознания.
Первый психоделический опыт был у Шульгина в 1960м, когда он — молодой доктор биохимии из Беркли — работал на Dow Chemical. Он уже несколько лет интересовался химией мескалина, активного ингредиента пейота. И одним весенним днём несколько друзей предложили приглядеть за ним, пока он сам его испробует. Он провёл весь день, восхищённый собственным окружением. Но, как он позже записал, важнее всего было понимание: всё, что он видел и мыслил «было вызвано долей грамма белого сухого вещества, но никоим образом нельзя было утверждать, что эти воспоминания содержались внутри белого сухого вещества… Я понял, что вся вселенная содержится в сознании и духе. Мы можем решить, что не будем искать путей к ней, можем даже отрицать её существование, но она — внутри нас. И есть химические вещества, которые способны катализировать её доступность».
По грандиозности это близко Богоявлению, так что интерес Шульгина к психоактивным препаратам перерос в навязчивую идею. «Открылась, — вспоминает он свои мысли, — эта невероятно богатая и неизведанная территория, которую я должен был исследовать». Спустя два года у него появилась такая возможность. После создания Зектрана, одного из первых биоразлагаемых инсектицидов, Dow заплатили ему за патент и предоставили полную свободу в исследованиях.
Когда Шульгин занялся синтезом психоделиков, Dow остались верными своему слову. Когда компания просила, он патентовал полученные вещества. В остальных случаях Шульгин публиковал результаты исследований в журналах вроде Nature и The Journal of Organic Chemistry. Однако со временем в Dow решили, что не хотят быть связанными с работой Шульгина и попросили не использовать адрес компании в публикациях. Он начал работать в домашней лаборатории, покинув в итоге Dow и целиком перейдя на фриланс в качестве консультанта для исследовательских лабораторий и госпиталей.
Все это время он изготавливал новые препараты. 2,5-диметокси-4-этоксиамфетамин или попросту МЕМ стал его Розеттским камнем, «ценным и эффектным веществом», которое открыло дверь к совершенно новому классу препаратов, основанных на замещении в «4-положении» фенильного кольца молекулы. Соединение, которое он назвал Алеф-1, давало «купаж инфляции, паранойи и эгоизма — один из самых изысканных за всю мою жизнь». Другое соединение, Ариадна, было запатентовано и прошло тестирование под названием Димоксамин как лекарство для «восстановления мотивации у пациентов, подверженных старческой деменции». Ещё одно, DiPT, не вызывало никаких зрительных галлюцинаций, но искажало восприятие высоты звука.
Шульгин проверял воздействие веществ на себе. Он начинал с дозы, во много раз меньше активной дозы ближайшего аналога соединения и постепенно, повторяя попытки через день, увеличивал её. Когда попадалось что-то интересное, к тестированию присоединялась Энн, на которой он женился в 1981. Если он считал, что стоит продолжить изучение, то приглашал «исследовательскую группу» из шести-восьми ближайших друзей, среди которых было два психолога и коллега-химик. На случай действительно опасных реакций, Шульгин всегда держал под рукой противосудорожное. Использовать его пришлось дважды, оба раза для себя.
В последнее время темпы замедлились — исследовательская группа почти прекратила встречи. Тем не менее, Энн подсчитала, что пережила больше 2000 психоделических опытов. Шульгин насчитывает больше 4000 своих. В ответ на вопрос, сталкивались ли они с какими-то последствиями в своих выдающихся историях взаимоотношений с веществами, они рассмеялись. «В смысле, негативными последствиями?» — уточнила Энн.
Мы общались больше десяти часов, и память ни разу не подводила её. А у Шульгина, пусть он и с лёгкостью поддерживает оживлённую беседу, бывают проблемы с именами и названиями — только с людьми и географией, но не с химическими веществами. Как-то раз, рассказывая о мнемоническом устройстве для помощи с вспоминанием географии, он запнулся и спросил меня «Что за место? Родина Энн?» (Она родилась в Новой Зеландии). Но не будем забывать, что ему уже почти 80.
Как только соединения Шульгина получают некоторую известность, они почти всегда оказываются в Списке I Агентства по борьбе с наркотиками (D.E.A.) — списке веществ, которые считаются неприемлемыми для медицинского использования и имеют наибольшую вероятность злоупотреблений или развития зависимости. Потому особенно поразительно, что Шульгин не просто до сих пор на свободе, но и продолжает свою работу. Сам он это объясняет попросту: «Я ничего незаконного не делаю». Более 20 лет, пока правительство не ужесточило меры, у него была лицензия на исследования по Списку I, выданная D.E.A. И многие вещества в его лаборатории не были под запретом просто потому, что их вообще не было — он же их и создал.
Помогло и умение Шульгина дружить с нужными людьми. Через неделю после моего визита он собирался в округ Сонома на ежегодный «летний лагерь» Богемского Клуба, эксклюзивного кулуарного мужского клуба. Его членами были все президенты-республиканцы со времён Герберта Гувера.
Долгое время самыми полезными были отношения с самим D.E.A. Глава Западной лаборатории D.E.A. Боб Сейджер был одним из ближайших его друзей. Сейджер обвенчал Шульгиных, а год спустя уже сам сыграл свадьбу на их лужайке. При посредничестве Сейджера агентство привыкло полагаться на Шульгина. Он читал для агентов лекции по фармакологии, изготавливал образцы веществ для бригад криминалистов и выступал в качестве свидетеля-эксперта — тут он быстро добавляет, что куда чаще выступал на стороне защиты. Он даже написал подробный справочник по контролируемым веществам для правоохранительных органов. В кабинете Шульгина висит несколько памятных наградных табличек, вручённых агентством за службу. (Шульгин утверждает, что они это никак не связано с его лицензией на Список I.)
Однако, в начале 80-х, Шульгина стали преследовать мрачные фантазии о том, что D.E.A. бросит его за решётку, разгромит лабораторию и уничтожит все записи. В то же время ему стало сложнее публиковать работы: журналы либо не интересовались, либо с подозрением относились к исследованиям психоделиков. Тогда он решил как можно скорее предать огласке как можно больше своих знаний. Они с Энн начали работать над книгой под названием «PiHKAL» (сокращение от «Phenethylamines I Have Known and Loved» — «Фенилэтиламины, которые я узнал и полюбил», — в честь семейства соединений, особенно выделяющихся психоактивностью). Они опубликовали её в 1991 своими силами.
Эта любопытная работа разделена на две непохожие части. Первая, «История любви», представляет собой слегка беллетризированную историю Саши и Энн — их взросление, предыдущие браки, встреча, ухаживания (которым посвящено почти 200 страниц) и многие случаи употребления веществ. Вторая, «Химическая история», — это никакая не история, а конспективное описание 179 фенилэтиламинов. Каждая запись содержит пошаговую инструкцию синтеза, рекомендации по дозировке, времени действия и «качественные комментарии». Вот пример ождного из них для 60 миллиграммов чего-то под названием 3C-E:
Визуалы очень сильные, напористые. Сильный телесный дискомфорт в течение первого часа. … на втором часу вижу с закрытыми глазами яркие цвета, чёткие формы — наподобие драгоценных камней. Внезапно все стало явно не антиэротическим. … Образ жилой многоэтажки со стеклянными стенами посреди пустыни. Острая чувствительность. Ближе к полуночи. Следующее утро, слабый мерцающий свет при взгляде из окон.
«TiHKAL» («Tryptamines I Have Known and Loved» — «Триптамины, которые я узнал и полюбил») также была самостоятельно опубликована шесть лет спустя по той же схеме.
На сегодняшний день продано более 41000 копий «PiHKAL» – почти неслыханный результат для самостоятельно опубликованной книги. Она познакомила с Шульгиным совершенно новую аудиторию и превратила того в подпольную знаменитость. Организация под названием Центр когнитивной свободы и этики ведёт онлайн-колонку «Спросите доктора Шульгина», которая получает по 200 вопросов в месяц. На независимых сайтах с информацией о веществах, вроде www.erowid.com (точнее, www.erowid.org), можно найти десятки записей о веществах из «PiHKAL» и «TiHKAL» в сопровождении множества анонимных отчётов об экспериментах в стиле Шульгина, некоторые из которых мучительно безрассудны.
Когда в путь отправляется так много народу, неприятных потрясений не избежать. В 1967 году одно из соединений Шульгина — DOM — на короткое время вошло в моду в Хейт-Эшбери под названием STP. Причём, популярными стали дозировки, в несколько раз превышающие те, при которых Шульгин обнаружил значительные психоактивные эффекты. В отделениях неотложной помощи случился наплыв людей, трясущихся от страха что их никогда уже не отпустит. И хотя количество смертей, связанных с психоделиками, на несколько порядков меньше, чем количество смертей из-за алкоголя, рецептурных лекарств или даже безрецептурных обезболивающих, всё же они регулярно случаются. В октябре 2000 года мужчина двадцати лет из Нормана, Оклахома, умер, приняв 2C-T-7 — вещество, которое Шульгин в «PiHKAL» описал как «хорошее, и дружелюбное, и чудесное».
Я спросил Шульгина, помнит ли он, как впервые услышал о смерти из-за одного из его веществ. Он ответил, что не помнит: «Мне бы это показалось печальным событием. Однако, в то же время, сколько людей умирает от аспирина? Это небольшой, но ненулевой процент». (Американская ассоциация центров контроля отравлений, чья статистика не полна, сообщает о 59 смертях из-за аспирина в 2003 году; большинство из них, однако, были самоубийствами.) На вопрос, может ли он представить себе вещество, вызывающее такое привыкание, что его нужно запретить, он тоже ответил отрицательно. Страстный поборник свободы воли, он считает единственным приемлемым ограничением запрет на продажу веществ детям. Этими взглядами он привил себя от чувства личной вины.
Особые отношения Шульгина с D.E.A. закончились через два года после публикации «PiHKAL». По словам Ричарда Мейера, официального представителя отделения в Сан-Франциско, «мы считаем эти книги поваренными книгами изготовления наркотиков. Агенты неоднократно находили их экземпляры в захваченных подпольных лабораториях». В 1993 году агенты D.E.A. ворвались на ферму Шульгина, обыскали дом и лабораторию и увезли всё, что, по их мнению, могло быть под запретом. Шульгин был оштрафован на 25000 долларов за нарушение условий лицензии на Список I (пожертвования друзей и поклонников покрыли всю сумму). Также его попросили сдать лицензию.
Всему миру Шульгин известен прежде всего как крёстный отец Экстази: 3,4-метилендиоксиметамфетамин, или МДМА, был впервые запатентован в 1914 году компанией Merck. Он был побочным продуктом химического синтеза, считался бесполезным сам по себе, и вскоре оказался забыт. Но Шульгин вновь его синтезировал по предложению бывшей студентки (Он так и не смог выяснить, откуда она вообще о нём услышала). Два года спустя в статье, написанной вместе с другом и коллегой-химиком Дэвидом Николсом, он первым публично задокументировал его влияние на людей: «легко контролируемое изменённое состояние сознания с эмоциональной и чувственной окраской».
В отличие от множества пользователей, Шульгин свой опыт с МДМА не оценивал как преображающий. Для него эффект был подобен особенно прозрачному алкогольному опьянению; он называл его своим «низкокалорийным мартини». Однако уникальное сочетание интоксикации, растормаживания и ясности от препарата интриговало. «От него не было зрительных и слуховых воображаемых штук, которые характерны для психоделиков. Он раскрепощает и для общения, и для размышления но не обязательно раскрашивает всё красивыми цветами и странными звуками». Шульгин решил, что МДМА может хорошо подойти для психотерапии.
В то время эта идея не выходила за принятые рамки. В 50-х и 60-х в научных кругах были популярны дискуссии, касавшиеся использования ЛСД, псилоцибина и мескалина в терапии. Особый энтузиазм сопутствовал ЛСД: было опубликовано более тысячи статей, посвящённых лечению алкоголизма, депрессии и различных неврозов на основании работы с 40000 пациентов. Среди сторонников был психотерапевт и друг Шульгина — Лео Зеф. Когда Шульгин дал тому попробовать МДМА, Зеф был настолько впечатлён, что вышел с пенсии, чтобы проповедовать его использование. Энн Шульгина вспоминает, как в одной из речей на похоронах Зефа говорили, что он познакомил с веществом «около 4000» терапевтов.
В отдельных терапевтических кругах МДМА снискала славу чудо-лекарства. Рассказывают о случаях, когда единственная сессия способствовала прорывам, которые обычно требуют многих месяцев и лет работы. По отзывам Джорджа Грира, который в начале 80-х провёл сессии МДМА с 80 пациентами, «каждый без исключения терапевт, с которым я говорил или даже о котором только слышал, все терапевты, дававшие МДМА пациентам, были крайне впечатлены результатами».
Но препарат также стал появляться в ночных клубах Далласа и Лос-Анджелеса, и в 1986 году D.E.A. поместила его в Список I. К концу 90-х квартирные опросы выявили, что миллионы подростков и студентов колледжей принимают его. В 2000 году Таможенное управление США конфисковало более 10 миллионов таблеток. Родители и чиновники опасаются, что целое поколение обрекает себя на жизнь в наркотической депрессии и умственном упадке.
На самом деле нет единого мнения о долговременных последствиях употребления МДМА для мозга. В целом, исследователи согласны в том, что касается кратковременных психологических эффектов, особенно при больших дозировках. В частности, он может спровоцировать резкое увеличение напряжения мускулов, сердечного ритма и давления. Отдельные опасения вызывает гипертермия, или повышение температуры тела, а также сопутствующий риск сердечного приступа и обезвоживания.
Также МДМА, как минимум, временно истощает запас серотонина в мозгу (нейрохимикат, который, как считается, задействован в механизмах памяти и регуляции настроения). Но о том, что касается степени и продолжительности этого истощения, а также того, имеет ли оно какие-либо измеримые функциональные или поведенческие последствия, ведутся ожесточённые споры и на удивление мало данных. Трудно определить количество летальных исходов по всей стране, но исследование, проведённое заместителем главного судмедэксперта Нью-Йорка, показало, что из 19 000 смертей от всех причин, о которых было сообщено в его офис в период с января 1997 года по июнь 2000 года, лишь в двух случаях экстази был единственной причиной.
За последние годы оппоненты МДМА отступились от некоторых серьёзных претензий. (В одном особенно неприятном случае выяснилось, что исследование, связывающее МДМА с болезнью Паркинсона, опиралось на данные об использовании метамфетамина, который, как известно, гораздо более нейротоксичен.) Воодушевившись, некоторые психиатры пытаются вернуть МДМА в повестку в роли, более близкой к той, которую изначально предполагал для него Шульгин.
17 декабря [2005 года – прим.Ред.] получило одобрение от F.D.A. (Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов) гарвардское исследование группы больных раком пациентов. Джон Халперн, психиатр, возглавляющий группу учёных, считает, что через несколько месяцев удастся получить лицензию на МДМА от D.E.A. и начать работу. В то же время он предупреждает от преждевременных надежд, возлагаемых на его «небольшой пилотный проект», во время которого восемь человек пройдёт курс МДМА-терапии, а ещё четыре получат плацебо. Ещё одно исследование в Чарльстоне будет таким же скромным – всего на 20 участников.
И всё же, по словам Марка А. Р. Клеймана, руководителя Программы анализа Политики в отношении наркотиков при Калифорнийском университете, «очевидно, происходят существенные сдвиги в регулирующих органах и Наблюдательных советах [организациях, в обязанности которых входит оценка этичности предлагаемых исследований до начала сбора данных — прим. пер.]. Одобрение получают исследования, у которых 10 лет назад просто не было шансов. Кроме того, появляются заявки на исследования, которые 10 лет назад никто бы даже не пытался предложить».
Теоретическое обоснование МДМА-терапии немного варьируется от одного исследователя к другому. Грир считает, что препарат ослабляет защиты пациента, что позволяет вернуться к беспокоящим и даже подавленным воспоминаниям. Чарльз Гроб, профессор психиатрии из Калифорнийского университета, который проводит исследования псилоцибина (тоже с пациентами, больными раком в терминальной стадии) и многие годы ратует за изучение терапевтического применения МДМА, больше фокусируется на «эмпатическом раппорте», вызываемом МДМА. «Я не знаю других соединений, которые могут так действовать в той же мере, что МДМА», — заявляет он.
Медицинское сообщество продолжает сомневаться. Вивиан Ракофф, заслуженный профессор психиатрии Университета Торонто, улавливает знакомые мотивы в заявлениях о психоделиках: «Есть расхожее представление о том, что можно найти некое вещество или приём, которые подобно откровению навсегда изменят вашу жизнь. Каждые несколько лет появляется что-то, претендующее на звание, в формулировке Фрейда, «королевской дороги к бессознательному». Стивен Хайман, профессор нейробиологии в Гарвардской медицинской школе и бывший глава Национального института Психического здоровья, преподносит это так: «Если бы вы предложили заключить пари, я бы выбрал сторону скептиков. В целом, есть некоторые опасения, что озарения, полученные в состояниях растормаживания, лёгкой эйфории или различных когнитивных состояний с иллюзиями, могут оказаться чуждыми и далёкими от нашей обычной жизни». При этом и Хайман, и Ракофф считают, что следует разрешить и продолжить исследования.
Шульгину приписывают ключевую роль в запуске сегодняшних терапевтических изысканий, но он считает её более скромной. Хотя его вдохновляют исследования МДМА и радует статус психоделического старейшины, он настаивает на том, что он не целитель или шаман, а исследователь. Если спросить, зачем он всем этим занимается, ответ будет простой: «Мне любопытно!». Он очень воодушевлённо описывает чувство, которое сопровождает открытие нового соединения, независимо от его свойств. Иногда он сравнивает эти моменты с творческим созиданием («Удовольствие от написания новой картины или музыкальной пьесы»), а иногда это больше похоже на близкие контакты третьей степени («Ты встречаешь что-то неведомое, и оно встречает что-то неведомое. И вот вы обмениваетесь свойствами и идеями»).
Лаборатория Шульгина располагается на кряже в нескольких десятках метров от дома. Узкая кирпичная дорожка ведёт ко входу в бетонный подвал того, что раньше было небольшой хижиной. На двери — ламинированная табличка «Исследовательский центр. Шериф округа Контра-Коста, весь персонал отделения D.E.A. в Сан-Франциско, а также представители E.P.A. [Агентство по охране окружающей среды — прим. пер.] на федеральном уровне и уровне штата о нём знают и санкционируют его работу». Ниже приведены номера телефонов ответственных должностных лиц от каждого агентства. Он разместил табличку после того, как управление шерифа и D.E.A. несколько лет назад совершили налёт на ферму во второй раз (и позже принесли извинения).
Одним вечером Шульгин провёл для меня экскурсию. Сквозь маленькие пыльные окна падал слабый свет. К запаху — одновременно синтетическому и органическому, похожему на запах облитой мочой горящей покрышки — пришлось привыкать. Грушевидные колбы были закреплены над стойкой, заполненной стеклянной посудой, разнообразием форм напоминающей находки в сланцах Бёрджесс [там впервые были открыты следы Кембрийского взрыва. Количество и многообразие найденных останков было столь велико, что вошло в обиходную речь — прим. пер.].
«Здесь всё, что нам может понадобиться», – объявил Шульгин, с грохотом один за другим выдвигая ящики, полные пробирками, мензурками, пластиковыми трубками и шприцами. В дальнем конце комнаты, около камина, была небольшая доска, покрытая следами его мозговых штурмов — пятиугольниками и шестиугольниками с кучей ответвлений в окружении букв N, H, C и O. Шульгин поднял со стола кусок деревяшки. Он объяснил, что иногда использует его, чтобы сорвать паутину, гирляндами украшавшую стропила. «Но главная проблема — это белки», сказал он, указывая в сторону листов металла, которые пришлось установить, чтобы держать зверьков снаружи. «Совсем не похожа на лабораторию из кино, но пригласи сюда химика, и он скажет: Боже! Хотел бы я такую лабораторию».
Конечно, в некотором смысле, это как раз лаборатория из кино. Только из тех фильмов, где учёные носят сюртуки, превращаются в монстров и похищают бледных женщин в ночных сорочках. В том, что делает Шульгин, есть неоспоримая романтика. Когда он стоял там со своей палкой для паутины, описывая, на что похожи поздние холодные ночи в лаборатории с разожжённым камином и Рахманиновым по радио, мне казалось, что он сам это понимает.
Слово «учёный» в современном смысле не слишком точно передаёт его образ. Лучше всего ему подошло бы другое определение, данное Олдосом Хаксли — писателем, превратившимся в психоделического философа. Он описывал этот тип учёных как «натуралистов сознания», «собирателей психологических образцов», чья «главная забота в том, чтобы провести перепись, поймать, убить, сделать чучело и описать как можно больше видов зверей, до которых только дотянутся руки».
Время от времени Шульгин проходит сканирование на томографе, чтобы определить, как вещества повлияли на мозг. Он предлагал теории того, как действуют вещества, а иногда, как для МДМА, предлагал и варианты применения. Но его основная цель, как он сам её представляет, не в том, чтобы беспокоиться о подобных вещах, и уж тем более о чём-то вроде политических и социальных явлений, вызванных его творениями. Его дело — стать первым и устремиться к чему-то новому. Что делать с облаком различных веществ, вырастающим за его спиной, решать уже нам.
New York Times Magazine
30 января 2005
Дрэйк Бэннетт
перевод:katab.asia
мотылек ужэ не напишешь без СБУ