Проект (ЗПТ) неоднозначен, есть у него и сторонники, и противники. Главный козырь последних: замена одного наркотика другим — это все та же наркозависимость… Действительно, чем тот же медицинский метадон лучше уличного? В проект изначально отбирались исключительно добровольцы. Те, кого волновала лишь дармовая наркота, приходили? От результатов программы зависит, будет проект продолжен или закрыт. Сегодня уже можно говорить о каком-то позитиве?..
Впервые Сергей попробовал наркоту в 15 лет. Это был экстракционный опий. Друзья угостили. С его слов, дозу по неопытности рассчитали не очень удачно. Потом тошнило. Но даже такое ощущение показалось подростку приятным. Захотелось повторить.
А через некоторое время возникло состояние, очень похожее на сильный грипп. Неискушенный парнишка и предположить не мог, что это и есть тот самый кумар… ЛТП: путь самурая
Короткий временной отрезок, в течение которого человек, начинающий принимать наркотики, испытывает экстатическое состояние, на профессиональном сленге наркологов называется “медовым месяцем”. Затем наступает абстиненция. На языке наркоманов — кумар, или ломка. Состояние абсолютно прогнозируемое, с известной симптоматикой. И тем не менее часто, как в случае с Сергеем, совершенно неожиданное. Характерно, что ломку все наркозависимые описывают абсолютно одинаково. Но вот с описанием ощущений, вызываемых наркотической эйфорией, возникают явные затруднения. Я спросила: “Это как-то похоже на алкогольное опьянение?” “Что вы! — ответил Сергей. — Совсем наоборот…” Но как именно “наоборот”, он объяснить не смог.
И все же, несмотря на несхожесть алкогольного и наркотического опьянений, спиртное нередко если не заменяет, то все чаще дополняет наркотики.
В Светлогорском ЛТП-1 вот уже три-четыре года, как нет наркоманов “чистой воды”, рассказал главврач учреждения Адам Тарасовец. Ранее наркоманы и алкоголики, попадавшие в лечебно-трудовой профилакторий, конкурировали между собой. Наркоманы считали себя элитой, высшей кастой и презирали тех, кому неведом настоящий кайф.
Однако спрос провоцирует и разнообразит предложение: на смену слабым наркотикам стали приходить более сильные и более дорогие. Нехватка денег на дозу вынуждает снимать абстиненцию спиртным, и в настоящее время контингент ЛТП практически однороден. Алкоголизм — главный диагноз, наркозависимость фиксируется как сопутствующий. Андрею немногим за двадцать, и в ЛТП он попал как хронический алкоголик, несмотря на то, что наркоман — колется с тринадцати лет.
— Как наркотики вошли в твою жизнь?
— Попробовал, понравилось. Стал колоться регулярно. На дозу сбрасывались с друзьями. Сначала амфетамин, мак. Потом — героин.
— Не боялся передозировки?
— Вообще-то я свою дозу знаю. Хотя многие из моих друзей умерли от передозировки. И у меня не раз передоз был. Тяжело, когда ломки. Они ведь разные… Если долго колешься, бывает, что встать не можешь. Тошнит постоянно, суставы выкручивает, сопли, пот. То жарко, то холодно. Колешься не для кайфа, а так… Чтобы почувствовать себя нормально. Конечно, если дозу конскую загонишь, да еще с барбитуратами — тогда колбасит. У меня вен нет, и когда передоз случился, врач, который приехал, в шею что-то колол.
Прошу Андрея показать внутренние сгибы локтей. Вен действительно нет. Как нет синяков и следов от иглы. Абсолютно гладкая светлая кожа без малейшего намека на кровеносные сосуды. Ни одной голубенькой жилки. Как у биоробота.
— Если не передозировка, то, может быть, СПИД может тебя испугать?
— А я уже ВИЧ-инфицирован! Чего мне бояться? Еще врач от военкомата говорил, что у меня гепатит С нашли. Предупреждал: если и дальше стану колоться, будет СПИД.
— А ты?
— Ответил, что мне по фигу!
В ЛТП попадают на срок от года до полутора. И это не принудительное лечение, как было до 1991-го, а принудительная изоляция от общества. Раньше обитатели ЛТП считались больными людьми, а теперь — правонарушителями, страдающими алкоголизмом и наркоманией. Лечение может быть только добровольным. Сегодня оно не такое радикальное, как в советские времена. Тогдашняя методика заключалась в следующем: пациенты полоскали рот алкоголем, но перед этим им вводился препарат, вызывающий рвоту. Он начинал действовать вскоре после контакта пациента со спиртным, и таким образом вырабатывался условный рефлекс. Сам по себе алкоголь никакого отношения к тошноте не имел, но напрямую ассоциировался с этим крайне неприятным состоянием. Дозу препарата уменьшали, но алкоголь давали все равно, и со временем тошнота возникала только от спиртного. Процедура была очень тяжелой и годилась не для всех. Проблема заключалась еще и в том, что приобретенный рефлекс держался лишь три месяца. Потом он угасал, и будущее выглядело туманным.
Сегодня, когда лечение в ЛТП бесплатное, спиртное не предусмотрено. Однако методики мало изменились. Лечение все также основано на применении рвотных смесей: “никотинки” или, к примеру, “ромашки” — как называют их обитатели ЛТП. В течение всего курса — он может длиться три месяца, полгода, год — пациенты подвергаются психологическому воздействию. Им внушают, что дальнейшее питие алкоголя также будет сопровождаться рвотой и приведет к весьма тяжелым последствиям.
Лечение наркоманов — это прежде всего обязательная дезинтоксикация. Абстиненцию снимают слабыми психотропными препаратами, постепенно уменьшая дозу. Однако главное в лечении наркозависимых, говорит главврач ЛТП Адам Тарасовец, не капельницы и медикаменты, а психологическая коррекция с применением сеансов группового и индивидуального гипноза. Даже самые запойные алкоголики относятся к себе более критично, чем наркоманы. Алкоголизм не вызывает такого глубокого и необратимого поражения центральной нервной системы, как наркомания, утверждают медики. Хотя на третьей стадии, когда начинается алкогольный цирроз печени, пути назад уже нет. Человек пьянеет независимо от количества выпитого. Нервные клетки отмирают, и он становится овощем.
Волшебной таблетки ни от алкоголизма, ни от наркомании не существует. Излечиться ни от того, ни от другого нельзя. Можно лишь всю жизнь излечиваться, повторяет главврач ЛТП известное утверждение. По сути, ЛТП — это год-полтора гарантированного отказа от спиртного и наркотиков. А дальше, говорят наркологи-психиатры — лечение временем, помощь родных и близких. Но выбор каждый делает сам. И кто-то продолжает вспарывать свою жизнь наркотиками, как кривым самурайским мечом. Но только это дьявольское харакири приводит к мучительно долгой агонии. Группа НОН
Новобелицкий ОВД я выбрала, потому что его сотрудники присматривают за известной в областном центре Якубовкой — цыганским районом. “Скажите, а бывает у вас так, как в кино: здоровенные парни в камуфляже врываются в наркопритон и всех укладывают лицом вниз?” — первый вопрос, заданный мной начальнику Новобелицкого ОВД Дмитрию Шваеву. В ответ он только рассмеялся: “Вы задержались во времени. У нас сейчас и в Якубовке спокойно. Вот, знакомьтесь — старший оперуполномоченный группы НОН Николай Литовчик!” Как оказалось, в группе по наркоконтролю Николай работает несколько лет. Он рассказал, что была в Якубовке цыганка по имени Роза, которая приторговывала наркотиками, но она осуждена и отбывает наказание за их сбыт. В этом районе живет цыганская беднота, официально — человек восемьдесят. Они промышляют торговлей на рынках, сбором металлолома, скупкой и перепродажей золотых украшений. Эти цыгане недолюбливают наркоторговцев и не поддерживают с ними отношений: ведь из-за наркотиков могут пострадать их собственные дети. Раньше цыгане наркоту не употребляли, а сегодня это не такая уж редкость. Есть, конечно, внутри цыганской диаспоры и богатые люди, для которых наркоторговля — основной промысел. Таких цыган много в Светлогорске и Жлобине, говорит оперативник.
— Правда ли, что наркота у цыган стоит дешевле?
— Не сказал бы. Цены всюду одинаковые. Все от затрат зависит. Если маковая соломка вначале покупается, потом варится — цена будет средней.
— Как варится?
— В ацетоне. Впрочем молодежь чаще всего амфетамин предпочитает. Или коноплю. Тем более что она везде растет.
— А мак?
— Ежегодно проводится операция “Мак”, в ходе которой выявляются нелегальные посевы мака и конопли. Поэтому наркоманы умудряются использовать пищевой кондитерский мак. Или подсеивают мак к старикам в огороды: знают, что те не будут его срывать. У некоторых огороды просто красные от мака — он там как на плантациях произрастает. Спрашиваешь — откуда? Отвечают: “Не знаем, сынок, лет десять мака не было, а тут взял да вырос…” Но мы-то понимаем, что вырос он не просто так.
— Как часто на наркотики подсаживаются дети из благополучных семей?
— Да сплошь и рядом! Если есть деньги, отчего не расслабиться? Это происходит в клубах, на дискотеках. Особенно на закрытых вечеринках, где амфетамин можно купить вскладчину. В тюрьму попадает немало молодых людей в возрасте от 18 до 25 лет. Посмотришь на них — неглупые, перспективные, многие в вузах учатся. Их судят за сбыт наркотиков, за хранение. У нас не предусмотрено уголовное преследование за употребление наркотиков, но если вас застанут за этим занятием, вы получите срок за хранение.
— Сбыт — это обязательно продажа наркотиков?
— Нет. Угостил кого-то — это уже сбыт. В прошлом году мы за сбыт задержали одного врача, который на дискотеках знакомился с девушками и предлагал им попробовать амфетамин. Если отказывались — подсыпал в кофе.
— А потом склонял к сексуальному общению?
— Судя по рассказам некоторых девушек, так и было.
— Тех, кто продает наркотики дозами, можно называть дилерами?
— Мы зовем их барыгами. Дилер — это тот, кто, образно говоря, на мешке с наркотой сидит. А барыги по мелочам работают. Могут на наркотики золотую цепочку выменять, телефон сотовый, потом перепродать. Им все равно. Им также безразлично, как сложится судьба тех, кто из-за них садится на иглу. Их одно объединяет — жажда наживы. Барыги — это в основном неработающая молодежь, в большинстве своем несудимая и хорошо характеризуемая по месту жительства. Некоторые еще в школе попробовали марихуану, амфетамин. Чтобы заработать на дозу, стали продавать.
— Много ли нештатных ситуаций возникает при задержании сбытчиков наркоты?
— Можно очень тщательно спланировать оперативное мероприятие, но это не означает, что все пойдет как по нотам. Не так давно мы буквально выволакивали из “мерседеса” двух человек, подозреваемых в сбыте амфетамина. Мне пришлось стекло в машине рацией разбить. Хорошо, что ребята из ОМОНа помогли, иначе нас можно было просто переехать колесами. А так мы очень быстро вытащили подозреваемых: они даже и не поняли сразу, что произошло. Оба ранее судимые. Один — за сбыт наркотиков, второй — за причинение тяжких телесных повреждений, вследствие чего потерпевший скончался.
— А при задержании наркоманов много неожиданностей случается?
— Наркоманы очень хитрые. Бывает, что шприц держат в рукаве и при задержании его содержимое просто сливают. И экспертиза здесь практически бессмысленна. Потому что они варят всякую дрянь, где даже бензин с ацетоном могут быть. И доказать, что это был наркотик, крайне затруднительно.
Саша — классический пример судьбы наркомана. С ним, как и с Сергеем, я познакомилась в кабинете Николая Литовчика.
Восемнадцатилетним пацаном в марте 1982-го Саша попал в Афганистан. Говорит, что два с половиной года прослужил в составе десантно-штурмовой бригады — ее отдельный батальон стоял в Кандагаре. Год Саша продержался без наркотиков, а потом попробовал экстракционный опий.
— Ваши товарищи тоже употребляли наркотики?
— Марихуану курили почти все, а кололись — процентов сорок. Наркоты кругом было навалом. Мы кишлаки прочесывали и спокойно ее изымали. В то время, когда я служил, за это еще не наказывали. Это позже вышли соответствующие приказы, и за изъятую таким образом наркоту могли посадить.
Саша рассказал, что в Афганистане погибли многие его друзья, а он сам ни разу не был ранен. Вернувшись домой, женился. Жена долго не знала, что Саша наркоман. Он кололся не каждый день и в основном в сезон, когда рос мак. Рассказывает, что даже сына в школу водил под кайфом. Теперь у Саши нет жены. Уже взрослый сын звонит лишь иногда. Саша не работает, живет на пенсию отца. Говорит: “Что мне надо? Раз в день поесть и раз в сутки уколоться…” Ребята, кайфа не будет!
Сергей — участник метадоновой программы. Он рассказывает об этом даже с какой-то внутренней гордостью. Сегодня Сергей вместо уличного героина совершенно открыто принимает метадон — синтетический неинъекционный наркотик, схожий с героином по химическому составу. В настоящее время метадон зарегистрирован в Беларуси как лекарственное средство. Метадоновая программа, которая реализуется в областном наркологическом диспансере с октября 2007 года, — это первый и пока единственный в республике опыт, направленный на предупреждение распространения ВИЧ-инфекции и наркотиков. Проект финансируется ПРООН. В Гомеле его координирует главный врач областного наркодиспансера Витольд Тумелевич. С его слов, в настоящее время в проекте участвуют 50 человек, примерно треть из них ВИЧ-инфицированы.
— Проект неоднозначен, есть у него и сторонники, и противники. Главный козырь последних: замена одного наркотика другим — это все та же наркозависимость… Действительно, чем тот же медицинский метадон лучше уличного?
— Уличный наркотик готовится в антисанитарных условиях. А медицинский метадон риск заражения исключает. И, что очень важно, он не приводит к эйфории. Те, кто его принимают, вменяемы. С ними можно начинать разговаривать, в них просыпается разум. А ведь психологический аспект при избавлении от наркозависимости играет самую важную роль.
— В проект изначально отбирались исключительно добровольцы. Те, кого волновала лишь дармовая наркота, приходили?
— Еще бы. Но мы всем объяснили: “Ребята, кайфа не будет!” Мы очень тщательно делали отбор, ведь для участия в программе подходят далеко не все. Тем, кто только начал употреблять наркотики, она не показана, потому что в данном случае эффективны и другие методы, призванные добиваться полного отказа от наркотиков.
Программа предназначена для тех, кто много лет страдает от наркозависимости. Для наркоторговцев такие люди — надежный источник дохода, и терять его никто не хочет. Поэтому, когда наш проект только начал реализовываться, цены на наркотики упали. Нам стало известно об этом от пациентов.
— От результатов программы зависит, будет проект продолжен или закрыт. Сегодня уже можно говорить о каком-то позитиве?
— Конечно. Мы стольких подняли с самого дна, отвернули от криминала: у некоторых за плечами по пять ходок в места лишения свободы. Эти люди по пятнадцать лет жили как будто в другом измерении, а теперь словно очнулись. И их пугает обычный мир вокруг! Они всего боятся, ходят, взявшись за руки, не знают, куда обращаться, чтобы элементарную справку получить. Вот почему нужны реабилитационные центры. Участники нашего проекта получают постоянное психологическое сопровождение. Они стали заботиться о своем здоровье — а ведь раньше о визитах к врачу и не помышляли. И речь не только об антиретровирусной терапии. За время действия проекта мы провели пять тысяч консультаций! Наши подопечные стали походить на социально адаптированных членов общества. Кто-то нашел постоянную работу, кто-то — временную. Сексуальная жизнь стала налаживаться, а ведь до недавнего времени для них ее практически не существовало: наркоманам оргазм не нужен. Женщины стали задумываться о восстановлении родительских прав. Представляете, какое это счастье для родственников наших пациентов?
— Да, но и родственники, и сами участники эксперимента наверняка надеются на полное избавление от наркозависимости, а ведь метадоновая программа на это не нацелена.
— Нельзя судить так категорично. В течение двух лет — на этот период рассчитан проект — пациент должен полностью адаптироваться к жизни. Чтобы все это время он чувствовал себя комфортно, мы подбираем дозу, адекватную привычной. Если ее превысить, наступит пассивная сонливость, если уменьшить — начнется ломка. И только через два года, когда у пациента полностью откроются глаза, когда он отвыкнет от кайфа, можно начинать уменьшать дозу, чтобы постепенно свести ее на нет.
— Вы сказали “отвыкнет от кайфа”. Где гарантия, что ваши пациенты не получают его где-нибудь на стороне, а у вас лишь снимают ломку?
— Исключено. При помощи специального медицинского оборудования мы строго контролируем ситуацию. Тот из наших подопечных, в чьем организме наряду с метадоном будет обнаружен другой наркотик, мгновенно покинет проект. Условия очень жесткие.
— И все же, какова вероятность полного избавления от наркозависимости?
— В Америке метадоновая программа действует уже полвека. В Польше — пятнадцать лет, в Литве — десять. Многие европейские страны взяли ее на вооружение в борьбе со СПИДом. Россияне пока воздерживаются, Беларусь делает первые шаги. Оценки различны, но, по некоторым данным, до 10 процентов пациентов уходят от наркотиков.
— Правда ли, что можно время от времени употреблять наркотики и не стать при этом наркоманом?
— Опасная иллюзия. Вот марихуана — легкий вроде бы наркотик. Но и к нему можно привыкнуть. А привыкание притупляет остроту эйфории, возникает потребность в более сильных наркотиках, а потом в еще более сильных. Так и до ЛСД можно докатиться. И что? Тупик? Нет. Выход всегда есть. Но вот только находят его не все. Медовый месяц сладок, но короток. А путь избавления от наркозависимости тернист и растянут на долгие годы.
Очень хотелось бы заглянуть в будущее и узнать, как сложится судьба персонажей этого материала. У Андрея есть девушка. Она наркоманка, и у нее ВИЧ. Кто-то из них двоих захочет помочь другому или они продолжат тонуть вместе? Сколько еще времени Саша будет жить на пенсию своего отца и что с ним будет потом? Сегодня он смотрит на мир исподлобья, и взгляд этот какой-то затравленный. Пожалуй, только Сергей готов попытаться начать жизнь с чистого листа — ведь ему уже тридцать, а семья так и не сложилась.
Лара НАВМЕНОВА, "Гомельская правда"
Фото Виктора Пономарёва
