Когда в моей ленте новостей на Facebook стали появляться заметки и видео из Крыма о митингах и желании крымчан войти в состав РФ, то я меньше всего думал о своих знакомых, которые в Крыму проходят лечение опиоидной заместительной терапией. Честно говоря, мне было все равно, наш Крым или не наш, ведь Крым прекрасен независимо от того, чей он. Но новостей в Facebook становилось больше, на полуостров телепортировались зеленые человечки, и становилось понятно, что вероятность перехода Крыма под юрисдикцию России велика и так же велика вероятность того, что люди, получающие лекарства, заместители опиатов, останутся без них. Ведь в России, в отличие от большинства стран мира, заместительная опиоидная поддерживающая терапия запрещена…
Многие люди, понимающие важность этого лечения для наркозависимых и абсурдность его запрещения в России, начали проявлять обеспокоенность за судьбу 806 крымчан, получавших заместительную терапию. Ведь в случае прекращения этого лечения они, скорее всего, вернутся к употреблению уличных наркотиков, криминалу, снова будут поставлены в условия опасности заражения/распространения ВИЧ и туберкулеза, передозировок и, возможно, смерти. Я и мои друзья писали запросы и требования в Минздрав, ФСКН, ООН и другие профильные организации. Выходили на одиночные пикеты у Минздрава, писали в Facebook пронзительные статусы, но ничего не помогло 806 крымчанам сохранить свое право на получение жизненно необходимых им препаратов. 20 мая прекратилась выдача метадона и бупренарфина в отделениях наркологической помощи Крыма.
В то же время в российских СМИ развернулась обширная полемика о том, насколько вредно лечение метадоном и бупренорфином и как российская наркология спасет 806 крымчан и предоставит им качественную наркологическую помощь и реабилитацию всем желающим. Мелькали сообщения о визитах высокопоставленных чиновников от Минздрава и ФСКН в Крым, выступления директора ФСКН и Министра здравоохранения по этому поводу.
В то же время я общался с друзьями — крымчанами, которые говорили абсолютно противоположные речам чиновникам вещи. И мне очень захотелось самому побывать в Крыму, встретиться с бывшими пациентами опиоидной заместительной терапии (ОЗТ) и поговорить с ними о том, как им сейчас, ухудшилась или улучшилась их жизнь без ОЗТ. И вот мне представилась возможность съездить в Симферополь на 3 дня и взять несколько интервью у бывших пациентов программ ОЗТ. Сразу скажу, что все 5 человек, с кем я беседовал, подписали форму согласия на использование их интервью, но они не пожелали освещать свои лица и фамилии. Сегодня публикуем немного сокращенную и структурированную версию интервью, взятого у трех из пяти человек 31 мая в Симферополе.
———————————————————
Когда примерно начались проблемы с ОЗТ и какие были первые приметы этого?
Андрей: Как только появились зеленые человечки, сразу нам сказали, начали нас обещаниями кормить
А сразу же стали снижать дозировку или нет?
Саша: Нет, держали еще нормально. А снижать стали именно тогда, когда поняли, что Крым отойдет к России. После референдума.
Ну а скажите поподробнее – вот у тебя сколько было?
Саша: У меня было 125 мг метадона. Это очень много. У меня было 125мг, потом сняли, и у меня стало резко 80мг.
Это вот, допустим, у тебя вчера было 125, а сегодня ты пришел, а у тебя уже 80мг?
Саша: Да.
А тебя предупреждали об этом?
Саша: Нет. Говорят – извини, метадона мало осталось. Осталось его до 5 мая, метадона. А с Киева машина проехать не может.
Андрей: Боится типа.
Саша: Через границу эта машина проехать не может. Мы даже готовы уже были сами ее сопроводить.
Андрей: мы предлагали руководству, а руководство морозилось тупо. Не знаю, почему.
А дальше что происходило?
Саша: И потом, в общем, начали быстро уменьшать дозы.
Насколько быстро?
Андрей: Быстро, быстро. Вот у меня было 16мг бупренорфина. За месяц мне сделали 2мг. Ну, у нас-то диалог был сразу. Мы сразу, разговаривая с доктором, решили, что после 16 числа, если референдум пройдет в пользу России, то 16 марта у всех будет полюбому понижение. И 16 марта началось понижение раз в четыре дня. По 2 миллиграмма. То есть до 16 мы еще жили нормально, а вот именно после 16 пошла вся эта… Как мне объясняли, таблеток хватает до 5 мая. Понял, то есть таблетки только до 5 мая. Все, а завозить – их сюда не пропускают. Российская Федерация не пропускает через границу.
А кто вам все это говорил?
Андрей: Как это кто? Мандебура. Врачи наши.
А кто такой Мандебура?
Саша: Он главврач.
Андрей: Да он не главврач, это именно Мандебура. Читали, что он в «Крымской правде» написал? Где он написал – извините, 8 лет этот опыт, что этот опыт… Опыт!.. что этот опыт был провальным или что. Они прям махом переобулись.Я ему прям в лицо эту «Правду» показал, он такой как сидел, глаза вниз, покраснел такой. И потом начал — а чего ты руки скрестил, типа драться хочешь? Я говорю – нет, я просто вам правду сказать… ну и когда он приехал…
Куда приехал?
Андрей: В больницу. В Марино. И такой говорит: а чего ты стоишь, давай вали сюда. Я говорю: а чего мы должны слушать того человека, который над нами опыты ставил? В смысле, говорит. Я говорю – вы читали? А многие прочитали. И он начинает говорить – да это заказуха, пацаны, я, говорит, не мог так подумать. А там написано, что тот человек, который заведовал всем, который за нас жопу рвал, он просто признался в том, что – извините, ребята…
И вот так вот, а потом резко закрыли. И началось именно ужасное самое. Люди начали попадать в реанимацию, потому, что больница была переполнена. Здесь сразу лечили так: два дня, смотрят, ты там нарушил что-то, и тебя раз и выгнали, понял? Вообще, раз, и из больницы выгнали. Представляешь, что такое? Ты два дня полежал, а тебя выгнали. Сначала то, что предложила Россия, звучало хорошо. Красиво. Пять человек в Москву, в Питер. И когда поняли, что люди молчат, а когда молчат, чего им тогда предлагать? А когда они это предлагали, то все были под метадоном. Всем было все равно. Они не думали, что завтра не будет метадона.
Саша: Сразу сюда вызвали ФСКН. Знаешь, чего они делали? Я расскажу, это как бы секрет.Приходят, заходят во двор. Начинают копать центральную канализацию. Понимаешь? Отсекают трубу, которая идет в тот дом. Надевают спецодежду и все, начинают, короче, автоматами выбивать двери, решетки. Барыги, те начинают сливать [в унитаз], а те сразу все в мешочек, который подставили под канализацию. Но это всего лишь были люди, которые торговали. Здесь приехали, короче, люди договориться, как они тут привыкли договариваться. Ты понял, раз, нормально. Они там заплатили, уехали и забыли. Они уехали, и все. Здесь получилось по-другому. Они только подъехали, здесь автоматами повыбивали стекла. Оксана [знакомая, торгующая наркотиками] была беременная. Вот так за волосы прямо через стекла с машины и вытаскивали. На колени под автоматы поставили и ему сразу сказали, твое это ПЖ [пожизненное заключение], это твое ПЖ, и Оксана, так как она беременная, у нее трое детей, я знаю. Девочку отпустили, а пацана, который торговал, сказали – клади правую руку на стол, он положил, ему как молотком уебали по руке, вот. Он бедный, ему там переломали все. Он – я больше никогда не буду, я больше никогда не буду.
А что происходило с пациентами ОЗТ?
Андрей: Люди начали умирать. Понимаешь, просто умирать.Это сделали, это действительно был геноцид. Понимаешь? Вот. Люди разбивали себе головы, понимаешь. Их в реанимацию брали, привязывали, и все. Представляешь человека, у которого ломка, его взяли, просто привязали, и все, и вот он лежит просто. У него раз, сердечко не выдержало. Он умер, короче. Списали там, короче. У него ВИЧ там СПИД, короче. Вот, начали истреблять вот таких вот людей. Более слабых, короче. Люди не выдерживали. Ты сам видел, ты заходил сам. В наркологию, ты сам видел, как люди плачут. Сидят и плачут. Что нам делать, дайте нам рецепт, говорят врачам. А они – а у нас нет трамадола. Обезболивающего.
Саша: Или еще случай, приходит человек к врачу. Он четверо суток не спал, он еле идет. Он заходит в кабинет, говорит – помогите, дайте хоть что-нибудь. А они ему говорят – да ты же убитый. Ты же, говорит, наколотый. Тот говорит — какой наколотый, я четыре ночи не спал и не ел. Еле ноги волочет. Те ему – не, ничего мы тебе дать не можем. Мы, говорят, боимся. Это уголовная ответственность. Мы тебе не будем выписывать. Мы красные рецепты выписывать не будем. Бросили просто на произвол судьбы. Самое фиговое в том, что все об этом были в курсе. И причем даже самооборона. Я так общался, если мы сильно будем что-то требовать, они приедут и нас поломают. В первое время, говорят, были даже эти «путинские» ребята, которые приезжают и бьют.
А были такие истории?
Саша: Да, были. Вот люди брали на точке что-то и их сразу забирали, били и били так. Кто эти ребята. Начали искать. По самообороне – нет. А потом поняли – это путинские ребята. И потом они бах и исчезли. Такое было. А в наркологии, я тебе говорю, что получается — они не знают, чем лечить людей. Люди там умирают. Они просто умирают.
Андрей: Они лечат трамадолом плюс лирика. А в аннотации написано, что лирика понижает трамадол. А им дают лирику, трамадол и еще амитриптилин. Так вот, в инструкции написано, что эти лекарства несовместимы. То есть лекарства для эпилептиков. А в Строгоновке, это здесь еще наркология, а в Строгоновке у нас есть больница короче, психбольница в Строгоновке, оттуда люди вообще с такими глазами, короче. 5 больница, Строгоновка называется. 50 коек выделили в Андреевке, это в Белогорске. 10 коек у нас, на Розе Люксембург, в 11 отделении, в дурдоме. И все. Сам факт, что Россия обещала медикаменты, а медикаменты куда-то делись.
Давайте вернемся к снижению дозировок. Мы остановились на том, что у тебя было 125мг, а на следующий день 80мг. Как дальше это все продолжалось? У тебя как это было?
Саша: У меня было 125мг, потом сразу 80мг. И на 80мг я понял, что это такое и что будет дальше. И я ушел с программы. Я ушел, я заплатил 4800 и, короче, лег в наркологию.
То есть ты потратил свои личные деньги?
Саша: Да, да. Я свои личные деньги потратил. А Россия обещала… Короче, зам вашего министра……обещали, что это лечение будет происходить бесплатно. То есть медикаменты, и все, короче.
Андрей: И вели себя по-хамски вообще. В больнице они себя вели по-хамски.
Саша: То есть вот благодаря программе заместительной терапии мы там женились, у нас там ребенок маленький. И знаешь, что они мне сказали – у таких уродов вообще детей не должно быть.
А кто это был вообще?
Андрей: Ну, не знаю. Это был зам. зама министерства здравоохранения России или что-то такое. Вот так вот.
А дальше как продолжалось твое лечение?
Саша: Дальше продолжалось – я ушел с программы. Короче, дальше, когда я увидел, что это уже начинается, я был в самообороне, понял? Я стоял, короче, и за Россию и за все. И потом, когда я смотрю, что у меня 125 и мне резко понижают именно на 80, я на следующий день себя чувствую вообще никак, вот. Вообще никак. Я понял, что мне надо отсюда, чем быстрее, тем лучше. Я, то есть, пошел в наркологию, вот, заплатил 4800…
В гривнах?
Саша: В гривнах. Вот я заплатил, получается, 4800.
Это ты официально?
Саша: Нет, пришел, короче…
Типа взятку, что ли?
Саша: Ну, я не знаю, как это считается. Кто-то ему, знаешь, платил 5000. Я заплатил 4800. Кто-то заплатил 5000. Кто-то заплатил полторушку гривен. Всего лишь. То есть разница именно в чем – у меня за 4800 полное лечение было. То есть именно было полностью – все кололи: трамадол, это, то. У других людей, которые заплатили больше, даже Эднок, который был уже запрещен и которого не было, понял? Люди, которые заплатили по 5000 – им давали втихаря. Если будет сильно плохо, он говорит, к медсестре подойдешь, она тебе там бупренорфина раз там. И он мне говорит — только ты никому не говори, потому что это запрещено. Туда-сюда. Три дня она ему в рот засыпает, короче, это, и он себя нормально так чувствует, короче. Так это люди, которые платили по 5000. А которые платили по 1500, и дозы у них были, им поснижали быстро дозы, вот, до 25, короче.
А это у вас по каким уже законам происходило – по российским или по украинским?
Саша: Это по российским.
Я просто хочу понять, почему это лечение было платно? На Украине же тоже бесплатная наркологическая помощь?
Саша: Нет.
В России просто бесплатная она.
Саша: У нас бесплатного ничего нет. То есть заплати, купи лекарства свои по рецептам и лежи. Это вот так. Сейчас это уже была Россия, это еще тогда я был на метадоновой программе, стоял, я уже тогда знал, что здесь бесплатно можно идти ложиться. Нам уже предлагали, когда началось вот это, нам уже предлагали идти ложиться бесплатно.
А зачем же тогда заплатил 4800?
Саша: Вот ты выслушай. Зачем я заплатил? Заплатил я из-за того именно, что я пришел туда, а мне говорят – никакой гуманитарной помощи нету, короче, и лечения бесплатного нету. И гуманитарная помощь не пришла, извините, ребята. Мы не знаем там, кто вам что говорит, но у нас здесь нет ничего. Поэтому вот я там с медсестрами общался, я говорил – подождите, я заплатил 4800…
Это хорошие деньги?
Саша: Гривнами 4800 – это огромные деньги. Это представь, я пошел и купил себе ноутбук на эти деньги. Ты понял? В общем, извините, гуманитарной помощи, которую Россия обещала, нет, и лекарств нет. Но хотите, ложитесь, короче, вот. Я заплатил, короче, 4800, то есть и сразу появился у меня полный курс лечения. Понимаешь, и капельницы нашлись, и трамадол. Нашлось все, короче. И таблетки нашлись именно обезболивающие, и сонники. Нашлось все. А другие люди, которые заплатили именно по 1500, у них этого не было. Им не хватало, они сидели такие возле кабинетов, плакали, стучали, короче.
А почему они больше не заплатили?
Саша: Ну, как. Вот было 1500 у мамы, вот мама заплатила 1500. Ей пообещали, что вылечат, но это было не лечение, это было, короче, понимаешь. Они вот так возле кабинетов сидят, плачут – дайте, нас ломает. Она говорит – нет, ждите время, короче, до 9 часов, получите свои таблетки. Они говорят – нам не хватает этого. А ей без разницы. То есть я заплатил 4800, мне говорят – так, если что-то болит, сразу спускаешься вниз, к медсестре, спит она, не спит, короче, ногой в дверь, она тебе укол и все. А другие люди, их именно мучали. Просто мучали.
А в каких это числах примерно происходило? Когда ты лежал?
Саша: Это где-то месяц назад.
Андрей: Мы еще пили [заместительную терапию]
Саша: Вы еще пили, а я еще лежал.
А сколько лежал?
Саша: Лежал я, короче, 10 дней. Они мне сказали – мы не имеем права держать тебя в наркологии больше 10 дней.
Это по каким законам-то?
Саша: я не знаю, по каким законам. На 10 день наступает только пик, наступают кумара. И получается, я пролежал, вышел и чувствую — меня кумарит. И мне даже медсестра говорит – не делай капельницы, не ставь капельницы. Потому что сейчас тебе капельницами вымоют все, и ты завоешь. Ты завоешь и ты побежишь искать чеки, чтобы колоться. Я отказался от капельниц, они сделали вид, что прокапали. То есть я вышел, так еще раз, и чувствую, меня все равно ломает. И так, знаешь, начинает не по-детски. Здесь, короче, получается, открылась вот это бесплатное. В другом отделении. Ну, думаю, полежу-ка я там. А получается, там лежат алкоголики. И вот я, короче, ночью, через меня человек тащит кровать панцирную. Мне плохо, а через меня человек тащит панцирную кровать и кричит, что это бочка с пивом. Я в шоке, короче. Мне плохо. Да, начали давать. По три трамадола. Три трамадола утром и три вечером. Оно просто обезболивало. И вот так вот – три утром, три вечером и три сибазона. И вот с такой дозой меня просто взяли потом, я пошел на полустационар – приходил просто и получал таблетки, ну, свои. Приходишь утром и приходишь в 9 часов вечера. Вне зависимости от того, где ты живешь.
Я постараюсь резюмировать. Где-то после референдума, через несколько дней, у тебя со 125 сделали 80. И через день ты ложишься за свои деньги, за 4800, на детокс. Лежишь там 10 дней и оттуда выходишь. И через сколько ты пошел снова на бесплатное?
Саша: Через два дня. То есть не было наплыва еще. Еще давали как бы.
То есть ты первый начал?
Саша: Да, им еще давали, но уже резали. Они же бедные вообще, я тебе говорю. Они там выли там это. Но все-таки, ты же знаешь, надежда умирает последней.
Ну, вот, а сколько ты пролежал там, во втором детоксе?
Саша: На втором я пролежал, получается, неделю.
Но трамал там уже давали?
Саша: Да. По три таблетки. Три таблетки вечером, три таблетки утром и три сибазона вечером, чтобы ты типа мог спать. А он не помогает. Организм уже настолько привык к этому, что я ни хрена не спал. И меня с этой же дозы, вот представь, взяли и все – ты отлежал свое, короче. До свидания, короче. Фух, и выгнали. Я говорю – подождите. А меня дома начало ломать. Представляешь, я не сплю, короче, ночами. Потому что у меня выкручивает суставы, выкручивает так, я аж завыл. Побежал опять в наркологию, мне говорят – ну, извини, мы тебе не можем выписать трамадол, потому что его в аптеках нет сейчас. И вообще, мы боимся уголовной ответственности за это. А что же мне делать?
Это вот уже после второго детокса?
Саша: Да. Я говорю – что же мне делать? Ну, говорят – колись чеками. Иди и колись.
Ну, а ты чего делал?
Саша: Что я делал, я ничего не делал. Я просил у них рецепты, понимаешь, чтобы как-то именно забыться, короче. То есть мне давали все-таки гамодин, понял. Это, короче, для эпилептиков, вот такое.
Ну, вот как сейчас ты? Сколько прошло времени после последнего детокса?
Саша: Уже прошло две недели. Неделю я не спал вообще. Я сидел дома, рыгал, короче. Я не мог ходить, короче. То есть у меня нарушился стул. Ты не отойдешь, потому что надо в туалет сразу. Вот ты отошел на сто метров куда-то и все, сразу бежишь к себе домой. И благодаря, короче, семье, благодаря дочке, у меня дочка, благодаря, короче, семье, просто, я вытерпел это. И это уже была зависимость от опиума. Я все-таки это вытерпел. Эти ломки. И до сих пор у меня выворачивает суставы. Еще до сих пор.
А сейчас они оказывают какую-то поддержку?
Саша: Нет.
Андрей: А проблема, знаешь, в чем была? Вот одни врачи говорят одно, делается другое, а придумывается третье.
А можешь какой-то пример привести?
Андрей: Пример вот такой. Вот смотри, приезжает Мандебура с начальником наркологии на собрание и говорит – ребята, да все нормально. Во-первых, это я сразу сказал, это психологические травмы наносит людям. Вы им сообщаете сейчас, что все нормально, хотя сами… Мы типа с Аксеновым договорились, все будет работать. Как это так, 8 лет мы же работали.
Это Мандебура вам на собрании говорил?
Андрей: Да, Мандебура и начальник этот, на собрании. Потом приходим опять в пятницу, опять на собрание – у нас для вас печальная новость, программа закрывается.
Это когда?
Андрей: Это в понедельник одно было собрание, а в пятницу уже другое. Ты знаешь, что человек в этот момент чувствует?
А в пятницу уже не Мандебура заявляет?
Андрей: Не, Мандебура. Он же. Пытались мы разговаривать с этими людьми, которые приезжают, они нас не видят.
Что за люди?
Андрей: Из министерства. Российского. Все в белых рубашечках. Они вообще, половина из них с ребцентров. Они готовы забрать кого хочешь. Но люди, которые потом звонили, говорят – мороз полнейший: езжайте за свои деньги, мы вам вернем. Короче…
Саша:А вообще говорят – езжайте, ребята, в Киев. Взять и приехать в Киев, вот мне, я был в самообороне, короче, и вот мне взять и приехать в Киев. И дальше что? И не уехать, может, оттуда? Пацаны говорят – это лотерея.
В общем, ты этот вариант не рассматриваешь?
Саша: Нет. Я никуда не собираюсь.
Николай, а у тебя как все это происходило?
Николай: моя история – это с 50 на 25, и все, а меньше не снижают. А почему не снижают? Потому, что меньше нет, потому что таблетки есть по 5, по 10, по 25. Я попил две по 25. Мне одну скинули, оставили 25. Я прошу, чтобы мне снизили, а они мне – а нету таких таблеток по 10 и по 5. Оставили на 25. 25 – это все равно, что 75. Кумарит одинаково. То есть я ушел оттуда, я до последнего, до 20-го пил.
До 20 мая?
Николай: Да, до последнего. Вот неделя прошла.
То есть неделю назад ты еще был на терапии?
Николай: Да.
Сколько у тебя была дозировка тогда?
Николай: 25. Вот, неделю назад я еще пил. Хорошо, закрыли они, на следующий день мы приезжаем сюда, на Февральскую, тут куча народу. Тут с сумками, они приехали ложиться на бесплатную. Всем мест не хватает.
Это все те, кто доходил до последнего, до 20 мая?
Николай: Да. Больница переполнена, мест не хватает. Я вот сидел у врача, выписывал рецепт, приезжают родители из других городов. Говорят, у меня дочка умирает, выпишите. Алину посадили специально, чтобы она выписывала рецепты для тех, кто приезжает из других городов. Они не могут сами приехать, родители приезжают. В общем, дошло до того, что такое лечение – два дня кололи себазон и на ночь таблетка феназепама.
Но ты не лежал в наркологии?
Николай: Я не лежал.
Ты амбулаторно ходишь?
Николай: Нет, они разделили на три группы. Кто лежит, кто стационар и вот для метадона они придумали новую тему, вот список лекарств забыл, который они составили для Севастополя, для всех лекарств. Я прихожу, в общем. В общем, то, что они дают, это антидепрессант просто.
А чего они дают? Себазол и феназепам?
Николай: Феназепам – это они дают на ночь, чтобы ты спал. Там по три таблетки. А днем дают антидепрессанты простые, чтобы печень у тебя, все такое. Витаминки.Опять же, всего лишь 10 дней. Через 10 дней тебя выгоняют.
Ты уже 7 отходил?
Николай: Я уже 7 отходил. Я завтра пишу заявление, что я отказываюсь от лечения просто для того, чтобы мне выписали рецепты на сибазон. На трамадол рецепты не выписывают. Так я хоть буду дома сидеть и точно так же пить его. Чем ходить в больницу и получать по три таблеточки. Сидеть вот это в очереди. Не лечат, понимаешь. Два дня кололи себазон, а на третий уже начали кетанов колоть. Все, кетанов еще два дня покололи, все, бросили. Стали давать таблетки, ну как, три таблеточки антидепрессантов тебе на день и на ночь тебе дают три таблеточки феназепама, чтобы ты спал. Но ты от них не спишь в любом случае.
То есть у тебя сейчас 7 день после 25 миллиграмм?
Николай: Да.
И как ты чувствуешь себя?
Николай: Послушай, первые три дня я просидел на наркотиках. То есть я кололся чем там было. Было нормально. Потом деньги кончились, и такое крутилово. А точки еще закрыты, взять негде.
Саша: Вот то, что я тебе рассказывал, точки позакрывали, которые в разработке были, раз, и прекратились наркотики тут, понял. Барыги перепуганные, ага, туда-сюда. ФСКН, туда-сюда. Потом они поняли, что можно торговать. Шифроваться, но торговать. Но цена возросла в два раза.
Сколько стоило?
Николай: Стоило 150, а сейчас стоит 300.
У меня последний вопрос, такой общий. Как вы думаете, почему люди не требовали с врачей этого лечения? Не писали требования.
Саша: А некому писать. Все началось с Севастополя, Севастополь более себя проявил как-то.
Андрей: Да, все началось с Севастополя. Они увидели, что они букашки. Короче, им просто избавиться от нас.
Ну, как вы думаете, почему именно такая обреченность и смирение были у людей?
Андрей: Наркоман привык себя так чувствовать.
Саша: Это в мозгах.
То есть, я правильно вас понимаю, что это из-за того, что вот есть у нас стигма?
Андрей: Да, то есть настолько врачи подавили твою психику. То есть вот ты приходишь за метадоном, у тебя стаканчика нет. Он говорит – слышь, иди, отдыхай, иди стаканчик ищи. А я получается, не болею, ни ВИЧ, ни туберкулезом. А где мне стакан? И вот я прошу у врача, а она – слышь ты, иди покупай за свои деньги.
Подождите, сейчас дело даже не в стакане… или вы хотите сказать, что все это началось как-то заранее, из-за отношения самого персонала, врачей…
Андрей: Да, да. То есть тебя морально, что ты отброс. Дело в том, что они начали подавлять психику именно таким образом, что ты сейчас скажешь слово. Я обязан прийти молча. Я ей объясняю, что у меня язва, мне это не это. Я сейчас выйду и вырыгаю. Дайте мне нормально целыми таблетками, я при вас сейчас глотну, при вас. Ах не нравится, не устраивает — давай тогда вообще чеши отсюда. И они просто выгоняли тебя с программы. Вот представь, что ты садился опять на наркотики получается. Они тебя толкали именно на это. Ты должен прийти и сказать – здравствуйте. Вот Саша видел сколько раз, как я принимал его только, мы садились в троллейбус, ехали, и я короче выбегаю и рыгаю, и он даже не успел усвоиться. И что делать. Отношение врачей просто ужасное.
——————————————————————
Это всего лишь три свидетельства того, что запрет ОЗТ в Крыму привел к сильнейшим физическим и психологическим страданиям пациентов. Люди вынуждены испытывать страшные боли, вызванные абстинентным синдромом от отмены медицинского препарата. Обещанная качественная медицинская детоксикация оказалась блефом и фикцией, людей выводили из программы лечения наспех и крайне непрофессионально. Пациенты вынуждены страдать и снова возвращаться к уличным нелегальным наркотикам и связанному с ними криминалу. Я не знаю, скольким пациентам крымского ОЗТ удастся жить без наркотических средств, сколько из них умрет от передозировок и ВИЧ инфекции. Я знаю, что есть статистика, согласно которой лишь 10-20% удается прекратить употребление наркотиков при должной наркологической помощи, включающей как детоксикацию, так и реабилитацию. В данном случае, на примере этих свидетельств, мы видим, что ни того и ни другого не было. Скольким крымским пациентам удастся вернуться в социум после того чудовищного эксперимента российской наркологии, который выкинул их из устоявшейся жизни пациентов ОЗТ? Конечно, мы видим, что украинская модель ОЗТ не идеальна и продолжала во многом стигматизировать наркопотребителей, зачастую лишая их права чувствовать себя человеком и, как следствие — отстаивать свое достоинство и права. Но даже в этом варианте она давала пациентам возможность вернуться в социум, уйти от криминала, связанного с нелегальным рынком наркотиков, максимально обезопасить себя и общество от риска заражений ВИЧ и Гепатит.
Автор: Максим Малышев
Источник
