Как вспомню… (страницы из ненаписанной книги)

(с) Яна К:.Я сидела, скрюченная  болью и ждала. Чего? Наверное, чуда… Хотя в этом промозглом  больничном предпокое, возможно, было всё что угодно кроме чудес. Но нет! «Благие намерения, благие намерения!», если они искренни, то, очевидно, небо всегда знает об этом и каким­-то невероятным образом благоволит даже к такому падшему созданию  со страшными гниющими язвами на ногах, как я.

Благоволит, несмотря на отсутствие всех необходимых в подобных случаях десятка ­другого  медсправок, к тому же только что пытавшемуся тупо воспользоваться  при поступлении  чужим паспортом… А это уже назывется как? Правильно -­ подлог. Но что же делать?

Областная дурка была моей последней надеждой – спастись, вырваться  из многолетней мёртвой хватки опиума. Хотя… Невооружённым взглядом уже было видно, что  спасать­-то  особо нЕчего: вердикт главврача  с трепетом ждала  конкретная развалина, скрюченная и стонущая, с желтушным оттенком кожи пергаментом обтянувшей череп до предела, беспрерывно поправляющая вонючие бинты на распухших ногах. Как там у классика?…Помнится: «И только глаза, её большие уставшие глаза  отражали небо и молили о чуде!» И  вот оно – чудо-­чудное! – естественно подкрепленное энной суммой наличности – свершилось! ­ Меня всю такую «соматически тяжёлую и непредсказуемую в анамнезе», вдруг без проволочек определили в единственную отдельную палату интенсивной терапии.

То есть – в реанимацию, которая представляла собой  небольшой отсек, именуемый  острым блоком.  Отсеченный от внешнешнего мира  железными дверями, этот мирок на 20 койко/мест начинался с предбанника, в котором за бронированными дверями пряталась ординаторская для медперсонала, и манипуляционная  переделанная под палату “интенсивной терапии”. Вот в этой-то  последней изолированной от всех кафельной шкатулке с зарешеченными окнами и запирающимися наглухо стеклянными дверями, над которыми какой-то шутник нарисовал кладбищенский крест с могильным холмиком, мне было суждено пройти курс детоксикации аж  за 2000 грн. теплыми августовскими днями и ночами 2002 года, когда температура “за бортом” доходила до + 40 градусов  и была очень близка  к температуре тела пациентки – вашей покорной слуги:)))

В  этот  самый блок  “отделения №3”  отчаявшиеся родители со всей области сдавали своих отпрысков, ­ в основном ВИЧ инфицированных малолеток. Некоторых по-второму, третьему, пятому разу,  в надежде подлечить ребёнка «от наркомании». Ну, вот  попадаю и я в этот стеклянный, наглухо закрытый со всех сторон вольер до отказу забитый обезбашенными  подростками.

В начале, радостная и воодушевлённая благосклонностью небес я  имела чёткую внутреннюю установку на лечение и НА ДОБРО, но…

х#й там! Очень, очень скоро я поняла, чтобы в таких условиях  не то что жить, а хоть как-то протянуть до конца оплаченного мною полного курса детоксикации,  придется показывать зубы. Однозначно. Это, конечно, если выражаться фигурально, потому как  к тому моменту никаких зубов у меня во рту давно уже не было. Трудно даже описать словами, чтО именно происходило в этом закрытом террариуме, но я попробую:

После отбоя,  как только дежурный персонал сладко засыпал – обе палаты дружно вскакивали. Судорожно сдвигались коечки (благо женская и мужская палаты были смежными !!!)  – то ли статус “реанимации” опускал такие “мелочи” как гендерные различия, то ли статус пациентов  позволял не обращать внимания на такие детали, что у “наркош” возможны половые признаки, но как бы там ни было – получавшейся в итоге из кроватей огромный траходром использовался по прямому назначению ­- для безудержного группового сексу и познания своей молодой физиологии.

Дело в том, что  сексбАлом тут правило т.н. «завичованное большинство» и всенепременное участие в соитиях, как бы по умолчанию предполагало, что ты не застигмован по отношению к своим ВИЧ­позитивным соседям по палате и не брезгуешь их «обществом», подтверждая  свою толерантность таким вот диким образом. Несколько предводителей обоего пола, дерзких и приблатненных, держали на понятиях весь острый блок. Но, конечно же, были здесь несколько парней и девок без статуса. Прекрасно помню некоего Серёжу, к которому приходила младая женушка на сносях, а он каждую ночь оттягивался в  бардельере ( даже продлил курс!)!  Меня лично от  коллективных совокуплений спасли отвратные язвы на обеих ногах ,  неокрашенные седины, отдельная палата,  да откровенная немощь. Если  кто-то думает что я себе льщу – типа, «мадам, тут  как бы в ваши годы…» – смею заверить, возраст  не играл ни-ка-кой сдерживающей роли, а наоборот, только заводил!

Тем не менее, мне  было отведено другое, более  безопасное амплуа ­такого себе «Гуру бесполого».  Детки взяли моду являться каждое утро ко мне  и приставать с расспросами и просьбами: помочь научно  классифицировать пережитые ночью неземные ощущения и оргазмы (зачем им это было надо?), и почему -то именно я должна была решать -­ глубокими они были у них или так себе, поверхностными, фиктивными или подлинными, мм­даа! Но делать нех, пришлось играть с ними в эту дурацкую игру: напрягаться, и что­-то вспоминать из некогда читанной сексуальнообразовательной литературки.

То, что у реанимации дурная слава, я поняла буквально сразу. Персонал про  оргии знал, но закрывал глаза, лишь бы детки, не баловали по крупному: «не мёрли»,  сводя счёты со своей молодой проколотой и инфецированной жизнью, не протискивались по безграничной наркоманской худобе своей между прутьев решёток и не выпрыгивали из окон, пытаясь сбежать, ломая себе при этом ноги, реже -­ позвоночники. Да и вообще,­ не портили больнице  показатели!

Кстати, положить меня на детокс врачей, очевидно, убедил тот неоспоримый факт, что уж эта тётка, со своими полусгнившими конечностями вряд ли куда побежит! Но вот по поводу её кончины скоропостижной – это да, это  она может  пристроить, запросто! – налицо ­ дистрофия и кожа такая, вроде  её в солярии закоптили, “видать, печёнка-то на грани…»  Но аргументов «за» было, канешна же, больше: деньги  перевесили все сомнения! Вот и открылась предо мной радужная перспектива стационарной детоксикации, ­ вожделенная и в снах «омриянная».

Вначале, всё вообще  шло неплохо: я получала свои препараты (все в/м, в астрономических дозах!) –  ни х#я от них не чувствовала, не спала и облегчения не ощущала!  А лелеяла надежду, что через пару дней (по графику)  прибудет некий анестезиолог-ас, который сумеет поставить  катетер даже такому безнадёжному,  в смысле наличия живых вен экземпляру как я, вот тогда  и заживу! –  «буприк с батареей сибазона»,  внутривенно!- должно же меня как-­то обезболить! Да-а… Надежда умирает последней…

 АС

Реаниматор-анестезиолог  таки прибыл. Был он дядька повидавший нашего брата на своём веку вдоволь, но и его ввел в замешательство тот факт, что сия пациентка до сих пор не на кладбище! И ещё имеет дерзновение мечтать о спрыжке! К тому же после 24 лет инъекционного потребления нагло протянула справочку с ВИЧ­отрицательным анализом! АС сдвинул на нос очки, его брови удивлённо при этом взлетели, образовав на лбу толстую, лоснящуюся гармонь жирных складок. Реаниматор подверг меня невыносимо долгому сверлящему взгляду, было видно по всему -­ эскулап думает,  он пытается понять,- в чём   причина  такой наглой живучести…  Ему на помощь приходит моя лечащая. «Да­а,..» – ­ протянула она, -­ «Но тут определённо, определённо цирроз!» -­ как бы оправдываясь за мою задержку на этом свете констатировала докторица, при этом нисколько ни обращая внимания на испуг отразившейся на моём побелевшем лице -­ меня для неё как бы не существовало, вовсе!!! Нет, я хоть была и жива, но надо так понимать, что это просто заминка, ­ досадное такое недоразуменьице и совсем, совсем ненадолго. Её тон, как бы клятвенно заверял коллегу, что я вот­-вот отправлюсь к праотцам…

Поставить катетер обычному пациенту – одно, поставить его наркоманке со стажем, поверьте, ­ совершенно другое!  Свою «подключичку» я хоть и не трогала, но понятно, что  кровеносная система у организма одна, и все вены, неприкасаемые в том числе, после стольких лет введения  всякого дерьма, типа димедрола, уже настолько истощены и ломки, что ” вбить” в одну из них двадцатисантиметровую трубку ­ работа не из простых, здесь действительно требуется мастерство и конечно же, хоть немного, немного фарта! -­ Божьей помощи. Вот о ней-то я и молила, лёжа на манипуляционном столе и крепко сжимая в руке нательный крестик, который сняли с шеи для удобства процедуры…

…Шла  шестая попытка «поймать вену», уже шесть раз врач тыркал со всей мочи в меня этим двадцатисантиметровым железным штырём, а вена, сука, скукоживалась и уходила, такая она была безжизненно дряблая. Становилось невыносимо больно, ох, больно… Чувство было такое, будто тебя, как кусок разделочного мяса для шашлыка, безжалостно нанизывают на шомпол, притом протыкают в одном и том же месте, каждый раз доставая до самого лёгкого и … опять неудача, опять сначала…  С  каждой неверной попыткой всё таяла, таяла,  уходила надежда на  дальнейшее сносное купирование моего кумара, на избавление  от дикой  боли в гниющих ногах, на хоть какое-то забытьё, какой-то краткосрочный отдых от этой бес­ко­неч­ной, постоянной, всеобъемлющей  боли.   Перед седьмым разом, чувствуя, что асу это начинает надоедать, я прошептала:

­ – Док, милый,  я не ем  и не сплю уже дней пять, а надо продержаться ещё суток десять-пятнадцать. У меня в каждой мышце  по килограмму всяких препаратов, которые уже них*­я не рассасываются.  Всё это время я жила надеждой, что опытный спец таки поставит катетер, и я начну чувствовать терапию. Если вы меня сейчас бросите – я вряд ли выживу… Прошу, я буду терпеть, сколько нужно!

Реаниматор снова  выразительно посмотрел, ­ и мне показалось, что в его глазах мелькнуло, может, впервые в жизни ! –  искреннее удивление, да, да! Повидавший  на своём веку  «торчков разных и всяких», тех, кто  сознательно гробил себя во имя одного бога –­ кайфа! ­Врач по отношению к  этим «добровольным смертникам» ничего, кроме  чувства профессионального хладнокровия, замешанного на брезгливом отвращении и полном непонимании такой вот «болезни» , может быть,  никогда ничего  не испытывал. А эта, задержавшаяся на белом свете тётка, возможно, впервые показала ему  истинную глубину наркоманских страданий и…  борьбы! По крайней мере, так мне казалось – я помню, как вдруг изменился его тон, я помню вдруг появившуюся участливость, его настойчивость  в желании помочь… Я помню  Вас, спасибо доктор!

                                    «БОМБАНУЛИ!!»

В общем, катетер был поставлен.  Но далее события стали развиваться совершенно ибанутым образом – насколько уместен именно этот эпитет, судите сами.

На следующий же день, прямо с утреца, всю реанимацию залихорадило от поступившего известия: – «Машину с медикаментами бомбанули!» Натурально! – ограбили средь бела дня и аккурат на самой же территории псих больницы. Технически исполнить подобное оказалось  плёвым делом, достаточно было осведомлённости об отсутствии охраны, часах прибытия и  названии препарата, который на чёрном рынке традиционно в фаворе. Какого? Правильно! Буприка! И сделал это, очевидно, кто-то из бывших пациентов! Такова была версия. «Сами же наркоманы у наркоманов всю наркоту и спёрли! Вот пусть теперь гады и помучаются…»

Звучало, как насмешка! Но всем, поверьте, было  не до смеха! Бесследное исчезновение недельного запаса лекарства, по сути единственной мотивации, что держала  людей в стенах  медучреждения –  и что  обеспечивало врачам возможность проведения детоксикации! Шо тут началось!  Молодые пациенты палаты интенсивной терапии трезвели не по дням, а по часам, но ещё интенсивнее они сатанели – прямо на глазах!- абстиненция дело серьёзное! К блоку незамедлительно была приставлена двойная охрана из отборных санитаров внушительных размеров, в кои обязанности входило немедленно  пресекать начавшие тут и там возникать разного рода инсинуации – истерики, разборки,  драки, местами плавно переходящие в поножовщину!   Только благодаря этим молодцам –  «качкАм-санитарам», что блюли денно и нощно, обошлось без серьёзных телесных повреждений и жертв. Каждый день мы ждали препарат, а его всё не было. Медперсонал уже боялся заходить в реанимационный блок! Детки под предводительством блатных «оскаженіли в край»: решив, что их  «кинули!» – что это «сделано врачами спецом!». Не долго думая  они  заказали и пронесли с «воли» раствор и, о ужас! – стали каждый день нагло двигаться у меня  прямо над головой, благо мою палату  охрана  особо  не  проверяла.

Я же смиренно продолжала лежать! А что мне оставалось? За «детокс» было уплачено, возвращать деньги мне, естественно, никто не собирался, да и куда было переться в моём состоянии – без денег и на кумаре!   Оставалось одно – лежать,  с ножиком  в кармане (для самообороны!), и тихо-тихо выть в подушку от отчаяния и боли  в этом наркологическом  вертепе,  среди ширяющихся, обезумевших малолеток. Лежать и каждый день зачем-то прочищать гепарином свой с таким трудом, в муках выстраданный, а теперь совершенно бесполезный  катетер…   Лежать,  ощущая себя самым обматутым существом на всем белом свете, самым придурошным,  самым ибанутым созданием! Которое, несмотря на возраст,  осталось настолько наивным и доверчивым, что поверило в успешность некого платного «лечения наркомании»! В то, что, может, хотя бы за бабки лечение в нашей стране будет адекватным, таким, каким положено!  Увы, в очередной раз я попалась на наживку – будучи даже платной, родимая  наркология не только не перестала быть  безнадёжно советской,   она ещё, как выяснилось, может быть совершенно непредсказуемой!

2002г. пгт Глеваха Киевская Областная Психоневрологическая б-ца

Яна К

фото за 1981 г. (других не было)

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *