Чтобы понять историческое значение метамфетамина и других веществ в нацистском государстве, стоит заглянуть в прошлое – во времена до возникновения Третьего рейха. Развитие современных обществ не менее тесно связано с созданием и распространением наркотиков, чем развитие экономики – с технологическими достижениями. В 1805 году, когда Гёте писал в Веймаре свою трагедию «Фауст», он выдвинул тезис о том, что сам генезис человека вызван наркотиками: я изменяю мозг – следовательно, существую. В это же время в Падерборне, в Вестфалии, ученик фармацевта Фридрих Сертюрнер впервые выделил из опия чистый морфин.
Его открытие стало не только поворотным моментом в истории фармакологии, но и одним из самых важных событий начала девятнадцатого столетия, да и всей человеческой истории.
Пионером распространения морфина был немецкий химик Генрих Эммануэль Мерк, который в 1827 году основал компанию «Мерк», став отцом всей современной фармацевтической индустрии. В 1850 году был изобретён метод инъекционного введения веществ, и с тех пор триумфальный парад морфина не прекращается. Это обезболивающее использовали в Гражданской войне 1861 – 1865 годов в Америке и в ходе Франко-прусской войны 1870 – 1871 годов.
То было лишь начало. Вскоре индустрии потребовалось разнообразие: ей были необходимы новые продукты. 10 августа 1897 года сотрудник немецкой компании «Байер» химик Феликс Хоффманн синтезировал ацетилсалициловую кислоту из коры ивы; под торговым названием аспирин она завоевала мир. Одиннадцать дней спустя Хоффманн изобрёл ещё одно вещество, которое тоже завоевало всемирную славу: диаморфин – первый в истории «дизайнерский» наркотик. Под торговой маркой «героин» он поступил на рынок и начал победный марш.
Дела шли в гору не только у компании «Байер». В последней трети девятнадцатого столетия на берегах Рейна появлялись новые успешные фармацевтические компании. В отличие от более традиционных индустрий, химическая промышленность не нуждалась в серьёзных ресурсах, обходясь скромным оборудованием и сырьём. Даже небольшие по масштабам бизнес-операции сулили немалые барыши.
Ключевыми ресурсами были интуиция и профессиональные познания, и Германия, с её богатым человеческим капиталом, могла пользоваться услугами превосходных химиков и инженеров, получивших лучшее, на тот момент, образование в мире. «Сделано в Германии» стало гарантией качества. Особенно, качества наркотиков.
После Первой мировой войны ситуация не изменилась. Однако Франция и Великобритания имели возможность приобретать природные стимуляторы – кофе, чай, ваниль, перец – в заморских колониях, тогда как Германия, утратившая колониальные владения по Версальскому договору, была вынуждена обратиться к производству синтетических стимуляторов.
Больше того, Германия отчаянно нуждалась в «искусственной» помощи: война нанесла нации глубокие раны – физические и психические. В 1920-х годах немцам как никогда прежде были нужны наркотики. В 1925 году крупнейшие химические заводы объединились в конгломерат IG Farben со штаб-квартирой во Франкфурте.
Германия специализировалась на опиатах. К 1926 году страна стала одним из мировых лидеров по производству морфина (с 1925 по 1930 год была произведена 91 тонна) и мировым чемпионом экспорта героина: 98% немецкого героина шло за рубеж.
В рамках Версальского договора Германия неохотно подписала Международную опиумную конвенцию 1925 года, которая регулировала торговлю опиатами. Берлин не ратифицировал соглашение до 1929 года. В 1928 года германская индустрия обработала больше 200 тонн опия-сырца.
Также немцы были мировыми лидерами в производстве вещества другого класса: компании «Мерк», «Бёрингер» и «Кнолл» контролировали 80% мирового рынка кокаина. Кокаин фирмы «Мерк», производимый в Дармштадте, считался лучшим в мире. Молодая Веймарская республика сама купалась в веществах, изменяющих сознание, и обеспечивала героином и кокаином всю планету.
Научное и экономическое развитие резонировало с духом эпохи. В Веймарской республике процветала мода на искусственный рай. Когда германская валюта рухнула – осенью 1923 года один доллар США стоил 4,2 млрд марок – казалось, что вместе с ней в бездну ухнули все моральные ценности. Всё завертелось в бешеном танце наркотического безумия.
Икона той эпохи, актриса и танцовщица Анита Бербер принимала кокаин, опиум и морфий, но её излюбленным лакомством были лепестки белых роз, пропитанные смесью хлороформа и эфира. Ходили слухи, что с таких лепестков Бербер начинала свой день.
В немецких кинотеатрах крутили фильмы о кокаине и морфине, а на улицах свободно продавали любые наркотики. 40% берлинских врачей страдали зависимостью от морфина. На центральной берлинской Фридрихштрассе китайские эмигранты из бывшей германской концессии Циндао держали опиумокурильни. Берлин стал меккой для нарко-секс-туристов из Европы и США – в этом городе всё было дешёвым и захватывающим.
Германия проиграла войну, и никаких запретов не осталось: мегаполис мутировал в экспериментальную столицу Европы. На стенах домов висели плакаты: «Берлин, переведи дух: помни, что твой партнёр по танцам – Смерть!» Полиция была бессильна: законность обрушалась сначала спорадически, потом хронически, и культура наслаждения заполняла вакуум.
В 1928 году в одном лишь Берлине только по рецептам продали 72,5 кг морфина и героина. Любой, кто мог себе это позволить, принимал кокаин – самое мощное средство сделать текущий момент предельно насыщенным. Кокаиновая лихорадка распространялась подобно лесному пожару и стала символом экстравагантности той эпохи.
Со своей стороны, коммунисты и нацисты, которые вели уличные бои за власть, считали наркотики «ядами для дегенератов». Чуждый условностей дух времени нашёл в их лице жесточайшую оппозицию: германские националисты и консерваторы возмущались «моральным упадком».
У нацистов был свой рецепт «исцеления нации»: они обещали людям идеологическое спасение. Они признавали лишь одну законную форму опьянения: свастику.
Судьбоносные решения, согласно печально известному тексту Гитлера «Моя борьба», принимались в состоянии эйфорического или истерического энтузиазма. Поэтому отличительными чертами нацистской партии были популизм, освящения флагов, экзальтированные прокламации и публичные речи, направленные на достижение состояния коллективного экстаза. Политику нацисты подменили состоянием социальной интоксикации. Национал-социалисты ненавидели наркотики, поскольку хотели сами быть наркотиком. После того, как они захватили власть 30 января 1933 года, нацисты удушили эксцентричную культуру поиска наслаждений Веймарской республики.
Наркотики были табуированы, поскольку позволяли переживать реальность, отличную от той, что пропагандировал национал-социализм. «Соблазнительным ядам» не было места в реальности, в которой только фюрер имел право «соблазнять» массы.
Rauschgiftbek?mpfung, «война с наркотиками», объявленная новыми властями, привела к ужесточению «опиумного закона», который просто скопировали из законодательства Веймарской республики, а также к появлению новых ограничений, отвечавших центральной идее национал-социализма – «расовой гигиене».
Употребление наркотиков быстро стигматизировали и с помощью специально созданных для этого новых подразделений криминальной полиции начали жестоко наказывать. В ноябре 1933 года Рейхстаг издал закон, позволявший на два года заключать наркозависимых под стражу (срок можно было продлевать).
Наркозависимым врачам запретили работать на срок до пяти лет. Принцип врачебной тайны признали недействительным в тех случаях, когда речь шла о выявлении потребителей запрещённых веществ. Вскоре наркозависимых начали отправлять в концентрационные лагеря.
Хотя развязанная нацистами война с наркотиками положила конец употреблению героина и кокаина, разработка синтетических стимуляторов ускорилась и привела к новому расцвету фармацевтической индустрии.
Главный фармацевт компании Temmler д-р Фриц Хаушильд узнал о том, что в ходе Олимпийских игр в Берлине в 1936 году их участники использовали вещество под названием бензедрин – под таким торговым названием в США выпускали амфетамин. В компании Temmler силы разработчиков были обращены в одном направлении: руководство компании полагало, что в эпоху, когда все говорили о грандиозных начинаниях, необходим мощный допинг.
Хаушильд обратился к материалам японских исследователей, которые ещё в 1887 году синтезировали крайне эффективный стимулятор N-метиламфетамин (метамфетамин), а в 1919 году получили это вещество в чистой кристаллической форме.
Осенью 1937 года Хаушильд изобрёл новый способ синтеза метамфетамина. 31 октября 1937 года компания Temmler запатентовала первый германский метиламфетамин под торговой маркой «первитин».
Компания заключила контракт с одним из самых успешных маркетинговых агентств в Берлине, которое запустило рекламную компанию в масштабах, невиданных в истории Германии. В начале 1938 года постеры с первитином появились в Берлине на всех рекламных щитах, трамваях, автобусах, вагонах метро и электрички.
Изображение оранжево-голубого цилиндра с таблетками первитина сопровождалось перечнем медицинских показаний к его применению: депрессия, усталость, пониженное кровообращение.
Все берлинские врачи получили персональные письма от компании Temmler. К письму прилагались три таблетки, каждая из которых содержала 3 мг активного ингредиента. Врачей просили испытать вещество на пациентах и сообщить о результатах в компанию.
Temmler следовала старому правилу наркодилера: первая доза бесплатна. Представители компании объехали все больницы, университетские клиники и лечебные заведения в Германии, где провели лекции и раздали новое чудодейственное средство.
Рекламные листовки содержали такие утверждения: «Таблетки первитина позволяют избавиться от женской фригидности. Техника лечения очень проста: достаточно на протяжении трёх месяцев ежедневно принимать 2 таблетки (6 мг) задолго до отхода ко сну. Превосходный результат гарантирован – первитин усиливает женское либидо и обогащает сексуальные возможности».
Temmler утверждала, что новое вещество помогает при абстиненции на фоне отказа от алкоголя, кокаина и даже опиатов. Первитин рекламировали как своего рода «анти-наркотик», способный заменить все наркотики – особенно, нелегальные. Распространители метамфетамина делали упор на том, что «мы живём в эпоху, когда требуется повышенная производительность и выполнение новых обязанностей».
Вскоре метамфетамин стал чем-то вроде утренней чашки кофе. Вещество получило широкое распространение во всех слоях немецкого общества. Студенты принимали его в период подготовки к экзаменам, телефонисты и сиделки в больницах употребляли во время ночных дежурств, и самые разные люди, занимавшиеся тяжёлым физическим или ментальным трудом, улучшали с помощью первитина производительность.
Секретарши печатали быстрее, актёры бодрились дозой первитина перед выходом на сцену, журналисты писали под ним статьи ночами напролёт, рабочие на конвейерах снимали им чувство усталости. Паковщики паковали больше мебели, пожарники быстрее тушили пожары, а парикмахеры – стригли клиентов.
Послеобеденный сон ушёл в прошлое, бизнесмены перестали опаздывать на встречи, немцы забыли слово «стресс», сексуальные аппетиты росли, а мотивация всегда оставалась высокой.
Один немецкий врач писал: «Я лично экспериментировал с первитином и тоже заметил, что он даёт приятную физическую и ментальную стимуляцию. Поэтому я стал рекомендовать его коллегам, людям физического труда, священнослужителям, лекторам, артистам и студентам, которым предстояла сдача экзамена. Одна моя пациентка принимала по четыре таблетки (12 мг метамфетамина) перед танцами, другая – по шесть таблеток (18 мг) в те дни, когда ей требовалось усиленно работать на фабрике».
После таблеток на рынке появился шоколад с первитином. Каждая плитка содержала 14 мг – почти в пять раз больше, чем в стандартной таблетке. «Шоколад Хильдебрандт всегда восхитителен» – гласил лозунг рекламной кампании.
Потребителям рекомендовали съедать за один раз от трёх до девяти плиток. В последнем случае, разовая доза метамфетамина достигала целых 126 мг. При пероральном употреблении биодоступность этого вещества составляет примерно 70%. Таким образом, съедая девять плиток шоколада, потребитель получал примерно 88 мг метамфетамина – это очень высокая доза, сопоставимая с одним кубом «винта» (около 100 мг). Реклама шоколада включала заверения в том, что, «в отличие от кофеина, первитин абсолютно безопасен».
Метамфетамин идеально соответствовал триумфальному духу эпохи. К середине 1930-х годов в Германии случилось два главных чуда: экономическое и военное. Когда нацисты пришли к власти, в стране было 6 млн безработных и всего лишь 100 тысяч плохо вооружённых солдат. К 1936 году, несмотря на глобальный кризис, с безработицей практически покончили, а Вермахт стал одной из самых мощных армий в Европе.
К 1939 году Третий рейх был охвачен метамфетаминовой лихорадкой: домохозяйки в периоды месячных глотали таблетки как леденцы, молодые мамы принимали метамфетамин, по ночам баюкая младенцев, вдовы, искавшие через брачные бюро «элитных партнёров», на первом свидании принимали большие дозы, чтобы преодолеть застенчивость. Родовые муки, шизофрения, невроз, депрессия, апатия, аллергия – чем бы ни страдал рядовой немец, под рукой всегда был тюбик с чудо-таблетками.
Вскоре масштабы употребления и зависимости стали такими, что осенью 1939 года Министерство здравоохранения рейха впервые высказалось, уже не в силах замалчивать проблему. Имперский руководитель здравоохранения, начальник Главного управления народного здравия НСДАП Лео Конти хотя и с запозданием, но попытался решить проблему, которую сформулировал просто: «Вся нация стала наркозависимой». Он указал на то, что «негативные пост-эффекты первитина полностью нивелируют начальный положительный эффект».
Чтобы сдвинуть дело с мёртвой точки и ввести законодательные ограничения, Конти обратился в министерство юстиции и выразил озабоченность тем, что «возникновение толерантности к первитину может парализовать целые группы населения; любители снимать усталость с помощью первитина должны понимать, что такая привычка приводит к истощению психофизиологических ресурсов организма, а в конечном счёте – к полному его разрушению».
В ноябре 1939 года Конти распорядился сделать первитин рецептурным лекарством, а спустя несколько недель выступил в Берлине перед членами Национал-социалистического союза немецких врачей. В своей речи он заявил, что «все мы столкнулись с новой угрозой зависимости, со всеми её негативными эффектами». Но никто не воспринял слова министра всерьёз: уровень потребления первитина продолжал расти. Аптекари не торопились отпускать метамфетамин только по рецепту.
Тогда Конти опубликовал статью под заголовком «Проблема первитина». То был первый критический отзыв об излюбленном немецком наркотике. Используя типично нацистскую терминологию, Конти призвал «искоренять первитин всюду, где мы с ним сталкиваемся», и подчеркнул, что любой зависимый от первитина является «дегенератом». На статью обратили внимание в научных кругах, и случаи возникновения зависимости от первитина стали обсуждать всё чаще и чаще. К 1940 году немцы ежемесячно принимали уже миллион доз.
В феврале 1941 года министр здравоохранения Конти вновь выступил с предостережением – на этот раз, в формате внутреннего меморандума для членов парии. Он написал: «Я наблюдаю рост озабоченности, вызванной злоупотреблением первитином среди самых широких масс. Это прямая и непосредственная угроза здоровью и будущему нашего народа».
12 июня 1941 года Конти включил первитин в список наркотических веществ, оборот которых запрещал «опиумный закон». Таким образом, первитин официально объявили «наркотиком». Однако этот шаг не привёл к снижению масштабов метамфетаминовой наркомании. То была лишь формальная победа Конти и его идеологически мотивированных чиновников. Немцы едва ли даже заметили запрет, не говоря уже о том, чтобы его соблюдать. Уровень потребления в среде гражданского населения вырос до 1,5 млн доз в месяц. С первитином людям было легче терпеть тяготы начавшейся большой войны, а на зависимость они закрывали глаза.
Таким образом, метамфетамин обнажил внутренние противоречия национал-социалистического государства и сыграл свою роль в процессе его постепенного краха. Во второй половине 1944 года войска Гитлера терпели поражение на всех фронтах. В конце августа союзники взяли Париж. 23 августа Вермахт оставил территорию Греции и продолжил отступать на всём юге Европы. 11 сентября американские части подошли к немецкой границе в районе Трира. Теперь только первитин помогал немецким солдатам спасаться от противника. Один командир танка отметил в своём дневнике: «Мы не останавливаемся в процессе нашего бегства из России. Каждые сто километров мы принимаем первитин и продолжаем отступать».
Неудивительно, что и в 1944 году первитиновая лихорадка не ослабевала. Из письма, посланного Temmler генеральному комиссару здоровья и медицины, явствует, что даже за несколько месяцев до окончания войны компания просила о поставках сырья, необходимого для производства первитина – эфедрина, хлороформа и соляной кислоты. Представители компании сообщили о планах выпустить 4 млн таблеток. Из-за британских бомбардировок лаборатории компании переместили в городок Майзенхайм на юго-западе Германии, на территорию пивоваренного завода. Теперь два любимых наркотика немцев в период войны производили под одной крышей: пиво и метамфетамин.
27 апреля 1945 года Гитлер раздал своим приближённым ампулы с цианистым калием. Хриплым голосом он попросил у них прощения за то, что «не может дать ничего лучше». Тем временем, перед Олимпийским стадионом в Берлине метамфетамин раздавали детям-солдатам, чтобы те могли не терять присутствие духа на фоне наступления Красной армии. Утром гроссадмирал Дёниц доставил в Берлин этих новобранцев, обречённых на скорую гибель, поскольку их не обучали городским боям, средоточием которых стал бункер фюрера в центре города. На каждому углу гремели взрывы. Стены содрогались под ударами снарядов. Над развалинами поднимались языки пламени…
подготовил Максим Катрич
Цікаво. А ще цікавіші фото старого Гітлера і дані про його місце проживання після 1945 року в на сайті ФБР. А так, книжка зайнятна.