Гадина

Никто не помнил, как и когда она появилась в том далеком приморском городишке – заброшенном, грязном, насквозь пропахшем рыбой, пьяным весельем и трезвой тоской.
Если что и было крепким в этом живущим по восточным укладам, размеренной и ленивой от зноя жизнью городке – само название – Бад.
Бад – один из тех многих городков, что «у черта на куличках», только на самых южных, построенных не совсем удачно, в краях, компактно обжитых «озверевшими русскими и обрусевшими зверями» – не в обиду сказано и тем и этим.

 

 


Ни церквей, ни мечетей. Блеклые школа, баня, кинотеатр и ослепительное выкрашенное белоснежной известью здание местной «мэрии» окружали своей аляпистой архитектурой основную достопримечательность –пестрый базар, составляя типичную композицию советского городского центра, с непременными памятниками вождям, пустыми магазинами и
переполненными автобусными остановками. Сами жители Бада относились к своему городку с терпеливой любовью, но каждый в душе проклинал тот день, когда появился в нем. Зато будучи на стороне, в далеких краях, они вспоминали о родине исключительно с умилением – вспоминая о вечных солнечных днях, теплом морском
прибое, песчанных пляжах и теплом звездном небе сказочной южной ночи. Даже о смердящем запахе бесчисленных ручейков вечно текущей канализации они вспоминали с умиленной тоской. Такая вот ностальгия… Вспоминали дворы, звеневшие щебетом птиц, криком ребятишек и льющейся из окон музыки вперемешку с грубоватой, но не злой руганью. Подъезды, засыпанные окурками и лузгой… Грязные двери и сами квартиры – такие уютные, махонькие, интимно-темненькие и в то же время удивительно вместительные! На каких-то десяти-пятнадцати метрах вполне пристойно могли ужиться сразу несколько поколений Бадцев – и ничего – «все боле-мене, все, как у людей, слава Богу»… Соседи знали друг о друге все, а так как городок был мал, то соседями  здесь были почти все его жители и скрыть что-нибудь от них было невозможно, утаить – бесполезно, а вот придумать – запросто. От скуки. Милые дворики! Люди в них – одна семья, дружная, душевная и простая.

Благодать кругом и всюду – прелесть! Именно таким и должен был быть мир уверяли себя жители Бада. И вот однажды… В одном из таких дворов невесть откуда появилась Гадина. Вообще-то у нее было имя, вполне человеческое имя. Но его никто не знал, не помнил, да и не хотел знать. Гадина и гадина – и все тут. То
ли от того, что жила по-гадски, приторговывала порой какой-то гадостью, сама ею не брезговала, гадости выкрикивала, их же в ответ выслушивала и как-то по-гадски улыбалась. Короче, была гадиной и звалась ею. С виду – женщина. Сколько лет ей – не поймешь. Одета – ужас, обута – в разное. В глазах – мутная печаль, в во рту – вечный окурок, на голове
– «атас», прикрытый мужской кепкой. Вот так выглядела гадина. Старушки охали, сидя на скамейках, пересуживая ее неопрятность и развязность. Молодухи не скупились в выражениях, норовя исподтишка окатить с балкона грязной водой. Мужики хихикали, брезгливо шарахались и матерились, сально подшучивая над Гадиной и подзадоривая друг друга гадким словцом. Подростки издевались изощрённо, науськивая детей. А дети – так безнаказанно, жестоко, тупо и весело, как это умеют делать только дети. На что она жила – никто не знал, никому не было дела. Чем она занималась – догадывались все – от малыша, наученного старшими и с азартом забрасывающего в разбитую форточку ее окна дымовушку, до старика, плюющего ей вслед с показным отвращением. Гадина пила. И пила, разумеется, всякую гадость. Пила она беспросветно, безнадежно, безбожно и окончательно. И не только пила. По-свойски разоткровенничавшись участковый как-то наговорил такого – аж ж-жуть!

С милицией у Гадины были свои гадкие отношения. Но менты с Гадиной как-то странно ладили: то приезжали, то уезжали, то увозили ее, то привозили. Короче, вниманием не обделяли. …Так случилось, что холодной зимой (а в знойных городах зимы лютые!) одну из ничейных дворовых собак задел самосвал. На животное было жалко смотреть, а слышать – невыносимо больно. И что же. Поохали все, дружно повздыхали, проклиная водителя, затем позакрывали окна, ведь наступила ночь и всем нормальным людям пришло время спать. Отчаянный плач искалеченного животного уже не трогал сердца, а раздражал, бесил и наводил на злые мысли – «Добить!», «Ну, чтобы не мучилась.
Ведь все равно уже не жить собаке-то без задних лап, ведь все равно мороз, замерзнет!» Но неожиданно вопли прекратились. Наступила желанная тишина и дворик уснул долгожданным сном в ее сладких объятиях. Шелестящее метлами дворников раннее утро началось необыденно – на голом бетоне, под собственными окнами, распластав ноги, сидела Гадина и плавно раскачивалась; между ее колен, укрытая теплым пледом дремала собака, та самая дворняга с перебитыми лапами – заводила из дворовой своры, всегда скалящаяся на Гадину и еще вчера готовая разорвать ее при малейшем науськивании. Было холодно, ветрено, Бад ежился и просыпался. – Господи, во дура-то..,– проворчала пожилая дворничиха, с профессиональным остервенением шурша метлой по дворовым дорожкам – Еще бы домой, в свой гадюшник затащила… Тьфу ты – холодина какая, а ей – хоть бы хны! Господи Боже…

Захлопали облезлые двери подъездов, недовольным скрипом провожая заспанных жильцов на роботу. Одни, увидев Гадину, протирали глаза, что-то бормоча себе под нос, другие – хмуро пожимали плечами или старались не обращать внимания, третьи усмехались. А некоторые вообще откровенно ржали… Но ни один не остановился, не подошёл. Впрочем,
нет – одна старушка со второго этажа, спешившая в магазин занять очередь за хлебом (добрая душа!), все же покачала своей седенькой головкой:
– Ой-ёй, ты хоссподи, от что значит – придурашные! Верно народ говОрит: «тверёзый споткнется – убьется, а пьяный навернется – улыбнется!» Другой, глядишь, нормальный какой, в такую холодрыгу уже б окочурился… А энтой же хоть бы хны. И везет же некоторым. Почему так, хоссподи…
И эта Бога вспомнила, не забыла-таки. Ой, бабуленька, ой-ли! Ошиблась ты, старенькая. И народец твой, видать, тоже. Простудилась в ту ночь Гадина не на шутку, заболела. Да так крепко, что даже скорая через неделю приехала. Уж кто вызвал – неважно уже, небось менты спохватились при очередном визите. Да только поздно было, взяла-таки хворь, проняла простуда и убила Гадину. Раньше бы чуток, на денек бы… Но «не судьба», видать. Так не стало Гадины. …В тесной холодной квартирке, со стенками-перегородками от кухоньки до унитаза, среди пустых бутылок, пузырьков от лекарств и прочего немыслимого хлама, лежала псина с забинтованными лапами. Судя по вилянию ее хвоста, приходу людей она была очень рада. Собака натужно приподнялась, широко зевнула и сильно прихрамывая заковыляла к открытой настежь двери. Участковый сорвал со стенки обклеенной старыми фотками, газетными вырезками одну пришпиленную инъекционными иглами фотографию. С любительского черно-белого снимка весело глядели дети в непривычных, нездешних одеждах, а среди них – парень в солдатском камуфляже и молодая девушка в наброшенном поверх белого халата бушлате.

Что-то неуловимо знакомое было в её улыбающемся лице.– Да это же…
Участковый развернул фотку. На обороте кривым детским почерком было выведено: «Шурави, спасибо, любим. Кандагар – 83» В шухлядке хромой тумбочки нашли еще пару снимков и диплом медсестры на имя… Которое уже никто не помнит, как не помнит и того, когда она появилась в нашем городе, и что привело ее туда… Впрочем, в Баде ее называли
Гадиной, «пихпашкой», ведь жила не жила, а так – все волоклась по жизни, волочилась… … Где-то на куличках, далеко на юге, возле синего-синего моря есть такой маленький городок – Бад. Солнце светит там круглый год, пасмурных дней там почти не бывает. А ночи! Не поверите – какие там волшебные звездные ночи! И люди там живут простые, замечательные. Нормальные люди. Нет, правда, у них ни церквей, ни мечетей… И с водой там плохо – на выжженным беспощадным солнцем кладбище не растет ничего. Но если посмотреть на кладбище с ближайшей горы, то среди иссушенного леса надгробий, мертвого мрамора и гранита в обрамлении ржавых оградок, можно разглядеть островок настоящей зелени – маленький куст акации, невесть откуда занесенный ветром и неожиданно принявшийся в этих суровых краях. И растет он как-то криво и неправильно на могиле без памятника, без оградки, на сухой земле, где не может расти ничего. Повезло же некоторым… Почему так, Господи?

 

Паша Аваза

Красноводск 1997г.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *