Во времена перестроечного ресентимента это было почти сенсацией, попахивающей «желтухой». Сейчас это обыденность. Их теперь много. Это наши дети.
Когда-то по телевизору показывали жуткие кадры – гидроцефалы с раздутыми головами, идиоты, пускающие слюни, заячьи губы, отсутствие конечностей, сросшиеся близнецы, прочие врожденные уродства и под тревожную музыку хорошо поставленный голос за кадром вещал что-то вроде: «Иногда цветок любви расцветает на отравленной наркотиком почве. И вот они, плоды этой любви! Всмотритесь – перед вами – дети наркоманов!». Оторопь брала, когда показывали этих несчастных, совсем не похожих на наших детей. Я знала, что это ложь, но все равно, когда родился мой сын и его в первый раз принесли мне кормить, первым делом распеленала крошку и проверила, все ли у него на месте и пересчитала пальчики на ручках и брыкающихся ножках…
Но речь не об этом. Я хочу поговорить о втором поколении.
Сынок, когда ты подрастешь, я научу тебя всему, что знаю и умею. Я передам тебе весь свой опыт…я научу тебя распечатывать пах, делать кристаллический йод из аптечного спиртового раствора, виртуозно варить «ширку» и «винт», обманывать гадких мусоров и искать закладки. Стоп, куда-то меня не туда занесло.
Обычный диалог в семье, где два поколения ПИН:
– Мама, выбери мне «куб»!
– Сынуля, уколи маму первой!
Когда я наблюдала такую сцену впервые, у меня был форменный шок. Я подумала тогда, что если бы я услышала подобное от моего сына (ему в то время было 16), то пошла бы и удавилась. А ведь это огромное несчастье было возможно, оно дышало в затылок, ходило по пятам – я ЛЖВ с огромным стажем, отец моего сына – тоже…каким чудом, какою немыслимой божьей благодатью нас избежала чаша сия? Мой сын видел эту жизнь с раннего детства, но, наверное, сделал правильные выводы. Закончил юридический. Женился на хорошей девочке. Даже не курит.
Оля и Женя. Это трагедия… Погодки. Невысокие, щуплые, очень похожие, трогательно привязанные друг к другу…потому что в целом мире они были одни, вся остальная семья вымерла. Их родители были очень известны…в определенных кругах. Отец играл, мама банчила. Сначала повесился отец. В больнице, на спинке кровати. Ира пришла к нему с передачей и упала в обморок. И покатился пузырек с ширкой, который она принесла мужу – передача. Через несколько лет она последовала за мужем, тоже накинув петлю на шею – на дверной ручке…Женя и Оля похоронили маму, которая не оставила им в наследство ничего, кроме скверной генетики, и начали самостоятельную жизнь. У них никогда не было документов – ни паспортов, ни даже свидетельств о рождении – их попросту не существовало! Не знаю, учились ли они в школе. Умели они только одно. Изготавливать и употреблять. Первый свой кубик ширки Женя украл у мамы. В одиннадцать лет. Оля на вопрос об этом стыдливо отводила взгляд и отмалчивалась…Они жили, словно маленькие хищники в жестокой, агрессивной среде обитания, среди враждебного социума, каждый день боролись за выживание…Кончилось это, конечно же, скверно. Когда я познакомилась, Женя, Оля и Олин бойфренд жили в выселенной квартире, тайком, в постоянном страхе милицейского наряда и под угрозой оказаться выброшенными на улицу. Это был жалкий уют – рваные занавесочки, картинки, налепленные на грязные стены, где-то подобранная мебель и посуда. И это был притон для узкого круга. Женя отлично варил «крокодил». За счет этого они и существовали. Когда исчерпались все вены, Женя начал колоться в артерию на ноге. Возникла пульсирующая аневризма в паху. В результате – гангрена и ампутация.
Его чинили, как карандаш. Сначала до двух третей бедра, потом – до одной трети, потом обрезали гниющий огрызок ноги вместе с тазобедренным суставом и куском таза. В 26 лет парень остался инвалидом без перспектив протезирования – просто не на что стало крепить протез. Как-то я увидела их – на лавочке, брата и сестру, возле кучки их убогих пожитков. Их выгнали из их очередного временного пристанища. Они напоминали брошенных котят. Идти им было некуда. Я приютила их. И ни разу об этом не пожалела. Они показали мне пример настоящей, жертвенной, немыслимой в этой среде любви и преданности.
Это был как раз период моего тесного знакомства с ужасом по имени «электроширка» или «крокодил». Женя и Оля прижились у меня. Женя окреп, он весело скакал на костылях по дому, варил для нас «крокодил», а потом мы все начали тяжело болеть и страдать от последствий этого яда. Сначала я свалилась с высокой температурой. Оказалось – флегмона бедра. Я месяц лежала в гнойной хирургии, оправляясь после двух операций. Каждый божий день по два раза Оля приезжала ко мне и привозила… не воду, а честно приготовленные «центры»! В этой среде, среди этой публики! Когда я выписалась и вернулась домой, заболел Женечка. Тоже флегмона. Он чуть не лишился единственной ноги. Теперь ездила я. В ту же больницу, в то же отделение. А потом захворала наша Оленька. Меня поражала преданность этих детей друг другу. И нежная, трогательная любовь, выражавшаяся в припрятанных для братика вкусняшках, маленьких сюрпризах, общих воспоминаниях детства, которыми они делились со мной. И страх. Страх, что их разлучат. Жизнь свела нас с замечательным соцработником, чудесной девушкой, имя которой, к сожалению, изгладилось из моей памяти. Она начала собирать документы, чтобы сделать им паспорта. Но тут пришла другая напасть. Моя квартира находилась в кооперативном доме…нашелся не в меру активный сосед и в лифте появилось объявление «Уважаемые жильцы! В квартире №51 образовался притон наркоманов! Существует опасность заражения СПИДом и туберкулезом! Выжжем гнездо нечисти каленым железом! И тому подобное. Начали наведываться мусора. И мы решили от греха подальше уехать в реабцентр. И уехали в Геническ. В первый же день Оля слегла. Перекумаривались мы «на сухую». Я отошла, а Оля нет. Ей с становилось все хуже. В ребцентре в Геническе не было врача! Когда Оле стало совсем плохо, директор реабцентра попросил меня осмотреть больную. Я предупредила, что моя специальность психиатрия, но делать было нечего и я стала смотреть Олюшку. Не было фонендоскопа, я скрутила трубочкой лист бумаги. Одно легкое у Оли не дышало. Из незаживших операционных разрезов на ногах гной не тек, он лился. Я объяснила директору реабцентра, что ситуация критическая, девочку надо не медленно госпитализировать. Они не вызвали скорую. Они еще четыре часа над ней молились на языках, воздевали руки, изгоняли из бедняжки бесов (из них самих не мешало бы изгнать демонов) и скакали вокруг больной, пока она не начала терять сознание. Тогда эти мерзавцы погрузили Олю в машину и повезли в Херсон. Оля попросила: «Я умирать еду… Пожалуйста, дайте повидаться с Женечкой.» Женя был в соседнем реабцентре в трех километрах езды. Они переглянулись и отказали. Чем руководствовались они, господи? Увезли. В Херсоне как-то сдали в больницу, где Оля утром умерла. От нее осталось…что? Лишь след в моей памяти: я, после операции, в сильнейшей абстиненции, выглядываю из окна больницы и …о радость! Вижу, как по дорожке между деревьев ко мне торопится маленькая, тоненькая, почти бесплотная девочка с длинными светло-русыми волосами…кажется, что просвечивает на солнце – Оля несет мне раскумариться.
Женя остался в Геническе. После Олиной смерти я сразу же уехала. Меня долго уговаривали, расписывали сказочные перспективы, даже пытались удержать силой. К моему счастью, мой сын, шокированный тем, что ему не позволяют разговаривать со мной по телефону и неприкрыто интересуются моей квартирой, пригрозил братьям во Христе неприятностями и меня выпустили из стен этого заведения. В Женю «харизматики» вцепились когтями и клыками. Это был хит – наркоман, который происками дьявола стал инвалидом, покаялся и нашел в Геническе новую жизнь и любящую семью во Иисусе, теперь он играет на гитаре, поет и славит Господа, аллилуйя! Вероятно, из ситуации с Женей эти ханжи и лицемеры выжали все, что было возможно, а потом потеряли к нему интерес. Потом его видели где-то на пляже, где он работал сторожем. А потом я потеряла его из виду. Женечка, ау! Где ты, добрый, светлый человечек?
Наши дети… Кем они станут – наркозависимыми во втором поколении? Или счастливыми, состоявшимися, здоровыми людьми, во многом зависит от нас, их родителей. Наркозависимость – это очень мало любви (или совсем ее нет!) и очень много боли. Чем больше любви, чем больше внимания и интереса, тем меньше вероятности, что наши дети не повторят нашу судьбу, не повторят нашу жизнь, как под копирку. Всю эту боль, всю муку, это беспросветное ожидание, эти вырванные годы…то, что мы не увидели, не побывали, не съели, не выпили, не отдохнули, не выучили, не порадовались, не отлюбили, не сносили, не родили…да кто может хотеть своей кровиночке, частичке себя, роднее и дороже которой нет и не может быть – такой же жизни, какую прожили мы?
Елена КУРЛАТ (Cохранен авторский стиль и пунктуация)
