Первое пробуждение в тюрьме, всегда бывает самым неприятным. Во сне живёшь иной жизнью, далёкой от яви. Измученный допросом и загнанный в угол – подписанной санкцией на задержание. В вонючей камере, понимая, что свободы не видать долгое время. Но, вот, сон берёт в свои цепкие объятия, Морфею всё равно. Ему нет разницы, свободен ли ты, как ветер, или над тобой скрипят жернова взятия под стражу. Спасибо тебе, могучий Бог, за щедро подаренные часы забытья! Второе пробуждение проходит мягче, третье, совсем плавно, четвёртое – практически безболезненно…
О, чудо! Через каких-то пару недель ты приспособился жить в клетке. Как будто воли никогда и не знал. А с годами, проведёнными в тюрьме, свобода совсем не беспокоит. Сновидения приобретают ракурс тюремного заключения. Странен человек, может, он действительно не свинья и привыкает ко всему? Если бы люди менее успешно приспосабливались к условиям лишения свободы, то никакой бы гад не изобрёл такой паскудной вещи. Встречаются же дикие звери и птицы, не выживающие в неволе?
Как бы не создавались условия, старательно приближённые к среде обитания, но конец близок. Поэтому лучше даже не пробовать приручить кое-кого из зверей и птиц. А человека можно запросто морить в камерной системе. Его повадки настолько изучены, что уже давно известно, что «неволя» является единственным средством, с помощью которого можно исправить преступников. Понимаете разницу между «исправить» и «наказать»? Многие думают, что понимают. Даже в департаменте по вопросам исполнения наказаний так считают. «… Я был не трезв! Господа, я был не трезв! Я не достоин… простите, я был не трезв»… Эти реплики отпечатались в отходящих от похмелья полушариях мозга. Странно, ещё глаза не открыл, а понимаю, что пробуждение не сулит ничего хорошего. Да, чуйло не подвело – как и предвидел, разлепив многотонные веки на опухшем от гематом лице – взгляд упёрся в знакомую до боли шубу стен районного отделения милиции.
Из осколков подводящей памяти вчерашний день вырисовывался расплывчато. Но это поправимо, допрос расставит недостающие точки над «i», а пока нужно познакомиться с сокамерниками и по возможности с их помощью заполнить пробелы в картине «Господа, я был не трезв»!.. Ну, вот опять: «Я не достоин, прошу простить… Я был не трезв»… И голос такой знаменитый, не то Бумбараша, а может, не его? Что-то подсказывает, будто это фильм «Асса», а может и нет? При чём здесь «господа»? Скорее всего художественный фильм про гражданскую войну. Сейчас это не важно, что это я валяю дурака?! Какие фильмы?! Какие реплики и цитаты из жизни белогвардейцев?! «Соберись, Николай, иначе долгое время тебе жить по камерам». Кто это? А, мой разум, очень рад твоему присутствию! Оказывается, жив ещё? А я-то думал, что убил тебя в тот момент, когда вчера с зафиксированными в наручники за спиной руками с победоносным криком с разгону пытался протаранить головой стену родной дежурной части. Да, со мной такое бывает. Не выношу, понимаете ли, ущемления свободы. А когда свободолюбивая личность бывает пьяна и её держат в наручниках и пытаются посадить в камеру, то скандал неминуем, как пить дать!
Времена сейчас другие настали. Это раньше всю пьянь под чистую было принято по камерам держать, в райотделах, вытрезвителях, спецприёмниках… А теперь – извольте уважать! Если рёбра поломаете при задержании, то с вас строжайше спросится. Синяк набьёте – не видать работы, как своих ушей. Ну, а если без всякого повода… то… Ну, в моём случае повод, скорее всего – был. Но это не помешало выразить протест, и выбрав момент, когда стражи порядка потеряли бдительность, с разбега, чуть пониже портрета главного чекиста СССР – головой в стену, с разбега. И вот, пожалуйста! Феликсу Эдмундовичу ни фига, стене тоже, а мне после воспитательных экзекуций… Ладно, поднимаюсь на ноги. Але-оп! Лишь только придал телу сносно прямое положение (что-то, среднее между осанкой неандертальца и кроманьонца) – горячие приливы в голову чуть не разбили череп на кусочки. Дикая боль в глазах, колени – как шарниры под тяжестью тела расходились в разные стороны. Охнул от боли, и от бессилия плюхнулся обратно на тряпицу. Удобная «тряпица», при близком рассмотрении оказалась по швам изодранным в клочья и залитым кровью, моим некогда стильным пальто.
– Да-а уж, отделали меня здорово! – Подумал я вслух, и огляделся по сторонам. Оказывается, в камере кроме меня было ещё двое обитателей. Один спал, как младенец, мирно посапывая, а, другой – неопрятного вида с недельной щетиной – выразил желание общаться:
– Что, плохо, да? – шепотом произнёс бодрствующий сокамерник.
– Да не хорошо уж, – неопределённо ответил я и поинтересовался, почему он разговаривает шепотом?
– А зачем шуметь? Вчера здесь столько шума, крика, гама было, что на целый год хватит. Громко говорить незачем. Во-первых, себе во вред, а, во-вторых – товарища твоего разбудим.
«Совсем плохо, – подумал я, – Один с белой горячкой, а второй, оказывается – «мой товарищ».
– Нас, что, вчера вместе приняли? – поинтересовался я у осторожного, показывая на храпящее тело.
– Да, вас вместе привели… и баб с детьми. Рядом сидят и всю ночь воды просят…Понятно, как и предполагал профессор – белая горячка. От этого не удастся узнать почему, а главное за что я здесь. О стенах хочется рассказать отдельно. В начале этого правдивого повествования я упомянул «шубу стен». Сейчас время рассказать подробней об этом великом достижении мастеров строительных работ. В современных отделочных, где-то дизайнерских интерпретациях, как-то у своей стильной соседки в кухне встречал, что-то похожее на шубу. Соседка, вечно гонящаяся за всевозможными новшествами, входящими в моду, с помощью неизвестных мастеров, сделала ремонт. И её кухне выпала честь выглядеть довольно симпатично, с колоннами и арками… Но при близком рассмотрении кремовых стен, моё сердце дрогнуло от воспоминаний!
Это же ШУБА! Обыкновенная тюремная шуба, правда, приготовленная более аккуратно и мелко. Я так понимаю, что на сырую стену наносится мелкий материал из камешков разных допустимых форм и размеров, блёски (скорее всего осколки стекла). Выглядит здорово! Тюремная же шуба – это причудливые колдобины и неровности от размеров с горошину до крупного яблока, с самыми невообразимыми неровностями, щелями, выпуклостями и вмятинами. О, сколько часов проведено мной в одиноком созерцании рельефа шубы и выискивании случайных изображений, рисованных по воле случая: вот поросёнок – пятачок, уши, хвост. Вот девушка с распущенными волосами, всем хорошая девушка, правда, с одним ухом. Во вмятину, где должно находиться левое ухо, кто-то вставил окурок. Кстати, во вмятинах шубы очень хорошо прятать окурки, и в тяжёлые времена, не торопясь, с помощью спички выковыривать для повторного курения. Эх, было времечко! Сейчас, уже ни в изоляторах, ни в ПКТ нет шуб. В райотделовских камерах, говорят, тоже нет. Быть может, это правда, что по европейской конвенции шуба – ущемляет права человека? Вот, её и не стало… Мне, жаль. Скажу больше, дыряво-колючий тёмно-серый цвет стен – моих прав не ущемлял, а как раз наоборот – делал разнообразней камерный досуг!
«…Господа, я был не трезв! Прошу простить! Я недостоин… Я был не трезв»… Ну вот, опять… Ни спящий сокамерник, ни второй, с белой горячкой, не предполагали, что творится в моей голове. Тот, что не спал, обращался в сторону неизвестно к кому и молол всякую чепуху: разговаривал с какими- то несуществующими женщинами и детьми, называя всех по именам. Мне тоже о происходившем в его голове не было известно. Он мог отвечать на вопросы, но у меня пока вопросов к нему не возникало. Сидел я и думал с горьким сожалением о своём, ожидая, когда меня поведут в другой мир, в кабинет следователя. Страшно хотелось пить, но, в тусклом свете камеры все полные пластиковые бутылки выглядели одинаково, где моча, где вода – чёрт его знает… А верить словам штемпа под белкой и интересоваться у него… «…Господа, я был не трезв! Я не достоин, господа! Прошу простить!»
Шизофрения, как и предполагал профессор Стравинский…
Юрий Островерх
