Когда судья зачитал приговор, и Антон услышал такую, казалось бы, обычную и знакомую цифру 10, превращённую неумолимой Фемидой в адское оружие мести за якобы совершённое им преступление, он отключился от внешнего мира, и его перестало интересовать происходящее в зале суда. Десять лет лишения свободы в колонии усиленного режима…
Какое непривычное и страшное значение вдруг приобрело это числительное! Его признали виновным по всем пунктам обвинения, проигнорировав очевидные факты, говорящие о его невиновности — Антона просто убрали с дороги, и он прекрасно знал, кто это сделал…
Из обвиняемого он превратился в осуждённого — человеческое существо, лишённое прав и свободы. Он нервно курил в «обезьяннике», ожидая «воронок», а потом, по дороге в следственный изолятор его вдруг атаковали целые полчища цифр, с которыми ему нужно будет теперь жить. Человека по имени Антон Головин больше не существовало. Вместо него теперь есть номер дела, а в зоне ему присвоят еще один безликий номер. Но самой страшной была цифра 3.650 — именно столько дней ему нужно будет вычеркнуть из жизни…
Адвокат заставил его подать апелляцию, но Антон знал, что ему откажут: когда делаются такие «заказухи», проплата идёт во все инстанции. Сокамерники, как могли, старались поддержать его, но Антон был в глубочайшей депрессии, и через три дня эта бомба замедленного действия взорвалась: он написал заявление, что объявляет голодовку в знак протеста против решения суда.
Старший опер, к которому его тут же вызвали, постарался отговорить его от этого шага: «Ты пойми, Головин — это ты ху#ню придумал. Хочешь привлечь к себе внимание? Так все же знают, кто тебя сюда упрятал — и что? Хоть ктото рыпнется? Мой тебе совет: не создавай проблем ни себе, ни нам. Ты же понимаешь, что мы должны будем тебя отправить в изолятор, а через неделю начнем кормить насильно. Ещё раз прошу: не занимайся ху#ней!» Антон сидел, насупившись и глядя в пол. «Ну что, может, заберёшь свою писульку, а? Ты ж нормальный человек, включи мозги», — ещё раз попросил опер. Антон вскинул голову: «Да… Я отказываюсь… Я объявляю сухую голодовку!» Опер грохнул кулаком по столу: «Мудак! Ну, сука, ты у меня попляшешь. Не хочешь похорошему…»
В этот же вечер Антона Головина перевели в карцер. Его осмотрел тюремный врач, чтото записал у себя в тетради, и звук лязгнувшей замком двери возвестил Антону о начале его мучений.
На самом деле Антон очень испугался, когда решился заменить обычную голодовку на сухую. Человек совсем без воды может прожить не больше недели. Если его вовремя не начать поить, в организме наступают необратимые органические изменения, которые при любом исходе превратят отказавшегося пить в инвалида. Понимание этого к Головину пришло только сейчас, когда он улегся на непривычно отстегнутую в это время и застеленную матрасом жесткую карцерную нару. Но назад дороги уже не было: он твердо решил для себя, что лучше сдохнет, чем сядет на десять лет…
…В первую же ночь два охранника отходили его дубиналами, передав привет от старшего опера. А через ночь пришли снова, с садистским наслаждением нанося удары по свежим ранам… Боль словно размазали по всему телу, и определить место, где было больнее всего, Антон не мог. Он почти не слазил с нар, упорно отвергая предлагаемую ему пищу. Когда его взгляд натыкался на торчащий из стены у параши кран (стоило только попросить, и ему тут же открыли бы воду), он прикрывал глаза и давал себе слово, что выдержит до конца.
На третий день к нему пришла целая делегация во главе с начальником санчасти. Его вывели в дежурку, сковали наручниками, повалили на пол, вставили между зубами деревяшку, ввели в пищевод шланг, и стали заталкивать в него через воронку специально сваренную жидкую баланду. Сопротивляться этому Антон не мог. Но когда они посчитали, что дело сделано, он тут же выблевал содержимое желудка прямо на их начищенные ботинки. Когда его били, Антон смеялся, плюясь кровавой блевотиной в их лощеные рожи… «Как хотите, — орал старший опер, — но чтоб этот уебок ел и пил! Если он подохнет… Короче, выполнять!» Антона пытались накормить еще раз пять, и когда в очередной раз все оказалось на полу, его брезгливо оттащили обратно в карцер.
…Он часто и тяжело дышал, вдыхая спертый воздух камеры штрафного изолятора пересохшим ртом — сухая слизистая носа была словно засыпана раскаленным песком. Ежедневные попытки тюремщиков накормить Антона заканчивались неудачей. Но организм при насильном кормлении, очевидно, все же успевал всосать стенками желудка немного баланды за то время, пока уже привычным усилием Антон не вызывал рвотные спазмы. Ему было очень плохо, но он все еще держался…
Шёл девятый день голодовки. Немытое тело и одежда отвратительно воняли, обезвоженная кожа покрылась шелушащимся желтым эпидермисом и жутко чесалась. По приказу врача каждое утро охранник выливал на лежащего Антона ведро воды, «чтоб не засох совсем, гыгы»… С первого дня каждое утро и вечер появлялся зэкбаландер и тупо предлагал ему плошку тюремного варева, а однажды просунул в «кормушку» бутылку запотевшей газировки: «Бери, братуха! Это тебе пацаны из твоей камеры передают». Антон прекрасно знал, что это «мусорская постанова», и послал его подальше.
Силы оставляли его. Антону казалось, что мышцы высыхают прямо у него на галазах, превращаясь в тонкие верёвки. Мозг отчаянно хотел жить, и, пытаясь восстановиться, всё чаще отключал сознание…
…Антон шёл вниз по грязной лестнице. Откудато пришло понимание, что он спускается в тюремный подвал. Ниже, ниже… Толкнув тяжелую железную дверь, он очутился в широком тоннеле. В одну сторону он уходил в темноту, а с другой вдалеке чуть брезжил слабый свет, позволяющий рассмотреть скользкие каменные стены с небольшими узкими дорожками, между которыми шумно текла водянистая масса. Все это напомнило Антону кадры какогото американского фильма, в котором действие происходило в городском канализационном коллекторе. Но запах, хоть странный и незнакомый, ничем не напоминал вонь сливаемых нечистот.
Антон не знал, что привело его сюда и что делать дальше. Он растерянно двинулся вправо, и вдруг услышал сзади громкий всплеск, будто огромная рыба ударила по воде хвостом. Он прижался к стене, напряженно всматриваясь в темноту. Всплеск повторился, а потом снова и снова, повергнув Антона в панику. Он бросился бежать в сторону света, который заметно стал усиливаться, освещая все большее пространство. Глянув под ноги, Антон остановился и снова в ужасе отпрянул к стене. Он увидел черную реку, несущуюся быстрым потоком по дну тоннеля, в водах которой были видны сотни тысяч расплывчатых человеческих лиц… Время от времени жидкость вспучивалась волнами, формой очень напоминающими лысые головы с беззвучно кричащими ртами, которые с громким всплеском снова поглощались рекой. Антон вдруг почувствовал, что эта темная масса все настойчивее тянет его к себе, какимито невидимыми нитями опутывая тело, и заставляя приблизится к краю. Почувствовав начинающееся головокружение, он, сделав над собой усилие, быстро пошел к тому месту, где была дверь. Но ее там уже не было! Внутри все похолодело. Антон растерянно потрогал скользкую стену, и вдруг услышал тихий низкий голос: «Антооон…» Он обернулся. Прямо посреди реки стоял человек, вернее, его силуэт из вздыбившейся черной массы. «Кто… Кто ты?» — зубы Антона отбивали мелкую дробь. «Ты — мой! Ступи в реку», — произнес голос. «Как это?.. Почему твой? Кто ты, мать твою?!» — Антон пытался рассмотреть лицо говорившего, но его просто не было. Казалось, что голос исходил из глубин чёрной реки… «Твоя душа уже готова войти в лабиринт царства теней. Но я дам тебе выбор, и ты сможешь вернуть коекому должок». «Я не понимаю… Объясни!» — сердце Антона готово было выскочить из груди. «Ты в праве уйти туда, где свет. А можешь стать частью этой реки. Она течёт здесь всегда, принимая в себя падшие души. Ты не из их числа. Захочешь сделать шаг — и навечно останешься в этих темных водах, но зато получишь возможность попрощаться с тем, кого ты хочешь видеть больше всего. Решай!» Последнее слово гулким эхом отразилось от стен, исчезнув в бесконечности тоннеля. Антон понял, и в этот миг перед ним пронеслось все, что произошло с ним за последнее время… «Я что, уже умер?» — тихо спросил он. «Ты у самой черты, и тебе остались считанные часы. Решай!» И Антон, еще секунду помедлив, сделал шаг к краю, а затем решительно ступил в леденящий мрак черной речки…
…«Валера, ты куда?» — сонным голосом позвала его Света. «Спи, я сейчас — пить захотелось». Он накинул халат и спустился на кухню. Достав из холодильника банку пива, он вышел на веранду. Огромный дом, казалось, спал на ложе, сотканном из полночного лунного света, укрывшись прохладным покрывалом неба, усыпанного звездами. Бархатнотеплая летняя ночь пахла цветущими экзотическими растениями великолепного сада и была необычайно тиха. Лишь иногда легкий ветерок чтото нашептывал, осторожно поигрывая листьями деревьев. Валера довольно ухмыльнулся, хозяйственно опустив руку на резное перило веранды — это все теперь было его. Он убедил себя, что добиваться успеха в большом бизнесе можно и нужно любыми способами. Внутренне Валера был готов избавиться от Антона уже давно: ему надоело всегда быть вторым номером. Все самые успешные коммерческие идеи исходили от Головина, его слово в переговорах было решающим, он всегда был лидером, и даже бабы любили его больше… А когда у Антона появилась Светка, Валера понял, что эта женщина должна принадлежать только ему. Подставить Антона не составило особого труда, а Светку через месяц после его ареста он легко затащил в постель: благо женщины, когда их жалеют, становятся податливее и сговорчивее… И все же Антон часто ему снился. Он помнил его, когда они вкалывали рука об руку, поднимаясь из говна и по кирпичику строя их будущую финансовую империю. И помнил его на суде — осунувшееся лицо и страшный, ненавидящий взгляд, сверлящий его насквозь… Валера нервно поежился, сплюнул сквозь зубы и вошел в дом.
Банка пива выпала из его рук и покатилась по полу к ногам стоящего посреди кухни человека. От неожиданности Валера потерял дар речи и лишь глупо, порыбьи, открывал и закрывал рот. Он не мог рассмотреть лица ночного гостя, но его очертания на фоне тускло горящего светильника за его спиной были до боли знакомы… Сердце Валеры гулко колотилось в грудной клетке, хронометром отсчитывая медленно тянущиеся секунды. Наконец, коекак совладав с собой, Валера выдавил из себя: «Ты… Ты кто?.. Как ты сюда попал?..» Незнакомец, наклонившись, поднял банку пива с пола, повертел ее в руке, а затем, раздавив, отбросил в сторону. «Что тебе нужно?!» — голос Валеры сорвался в истерике. Человек сделал шаг вперед и попал в полосу лунного света. «Антон?! Боже, что с тобой? — отшатнулся Валера. — Но как… Откуда?» Валера пятился от молча подходившего к нему Антона к веранде. И вдруг метнулся к камину, схватив металлический прут, и со страшной силой обрушил его на голову бывшего друга. Голова Антона от удара откинулась назад. Валера замер, ожидая, когда же он рухнет на пол, но вместо этого Головин, в мгновение ока оказавшись рядом, выхватил прут из рук обалдевшего Валеры и с силой вогнал ему в бедро. Заорав от боли, Валера упал. Антон, переступив через лужу крови, медленно наклонился к нему, взял за дрожащий слюнявый подбородок и пристально посмотрел в расширенные от ужаса глаза. И вдруг Валера заплакал, смешно оттопырив губу, как часто плакал в детском саду, в который они вместе ходили… Жутко улыбнувшись, Антон медленно провернул железный прут в бедре Валеры, который издал нечеловеческий вопль, самой высокой нотой вдруг перешедший в визг Светы, только что спустившейся по лестнице из спальни. В следующее мгновение Антон уже держал Свету, беспомощно болтающую в воздухе своими красивыми длинными ногами, за горло…
Менты, которые приехали по анонимному звонку в дом известного бизнесмена, увидели страшную картину. Весь пол на кухне и в гостиной был в крови, а на стене, почти у самого потолка, висело изуродованное тело Валеры с застывшей маской ужаса на лице. Прибывшие следователи так и не смогли выдвинуть хоть скольконибудь правдоподобную версию по поводу того, кто мог, как жука булавкой, приколоть каминным прутом на трехметровой высоте тело взрослого мужчины. У лестницы на второй этаж в распахнутом коротеньком халате, обнажившем уже никому не нужные прелести, с вывернутой назад головой лежала его сожительница Света. А на белой стене гостиной зловещим автографом чернела надпись: «Будьте вы прокляты!»
«Все, Головин, ты уже за#бал своей голодовкой всех, — открывая камеру рано утром, сообщил охранник. — Приказано везти тебя на больничку. Отмоют там тебя, откормят, а потом с тобой встретится прокурор — добился таки ты своего! А нука, подъем, харэ спать!» Он шлепнул спящего по плечу, и тут же отдернул руку, на доли секунды успев ощутить холод остывшего тела. «Е#ааать…» — охранник бросился было в дежурку к телефону, но вернулся с полдороги, чтобы на всякий случай закрыть дверь камеры на замок…
…Антон расслабленно лежал на спине, качаясь на волнах черной реки. Течение несло его к нарастающему шуму водопада, который низвергался в бесконечную пропасть. Но ему было спокойно и хорошо, он улыбался своим мыслям. Он был свободен, и чувствовал, как превращается в одну из миллиардов капель этого все убыстряющего бег потока…
