Егор все время бросался в крайности: то перекумаривался, начинал спрашивать совета, выполнял все рекомендации (послушно ходил на консультации, посещал врачей, собирал справки о состоянии здоровья, подыскивал работу), а то вдруг становился недоступен, и позднее я узнавала, что он снова сорвался в употребление и закалывался до полусмерти. В этих срывах он доводил себя до коматозного состояния, ходил обросший, жалкий и еле живой. Потом, как ни в чем не бывало, выныривал из небытия, снова начинал что-то делать – пытался попасть на лечение или реабилитацию, или, вдруг, вставал в группу снимающихся с наркологического учета, звонил мне, советовался, а затем писал обращения в прокуратуру, пытаясь добиться справедливости. Я наблюдала за этим с 5 марта 2011 года – с момента его задержания. В тот день он был арестован после очередной покупки героина, на которую они, как повелось, отправились все вместе – он, Иван и Эля. С этой покупки он вернулся только утром, Иван оказался в следственном изоляторе. Одна Эльвира осталась на свободе – оказалось, что она действовала по заданию оперативников, а на покупку героина скидывалась с ними деньгами, полученными в наркоконтроле.
На следующий день он обратился ко мне за помощью, и я взяла его на сопровождение, уже в который раз…
– Что подписал? Ты хоть сам–то понимаешь? Неужели, задержанный за приобретение, ты подписал себе намерение на сбыт?
Он молчал, уставившись в одну точку, пытаясь, в очередной раз, спрятаться в свой иллюзорный мир, спасающий от жизненных проблем. Потом, словно очнувшись, ответил:
– Да я и не помню толком. Через несколько часов в камере меня так скрутило от кумара, что я понял – сдохну с моими болезнями. Подписал все, не читая, лишь бы уйти домой до суда.
– А дальше?
– Суд разберется, что Эльвире я ничего не продавал, что это не правда.
Он снова замолчал, и сидел, понурив голову. Последовала долгая пауза: «Если я доживу до суда… Но в зоне, это уже было, там я точно не выживу…».
«Актирован» умирать
Это было всего года полтора назад, когда он был освобожден от отбывания наказания по заболеваниям, а вернее, был «актирован» на смертельной стадии – с 14 клетками иммунки, церозом, и целым «букетом» заболеваний, сопутствующих СПИДу. Тогда, это был паллиатив, во всяком случае надежды, практически, не было. Но мы с его матерью продолжали его тормошить – восстановили паспорт, начали прием АРВ-терапии, оформили инвалидность. Он же таял на глазах: уже не вставал, перестал есть (потому, что не мог глотать пишу), почти не ориентировался в пространстве, а его глаза, казалось, смотрели не на тебя, а в вечность, и он уже не противился ее зову. Его мать вроде уже приняла неизбежность, а в один из дней, увидев, что он перестал сопротивляться, сказала ему: «Как хочешь. Если умрешь, мне тебя хоронить не на что». Наверное, это и стало той отправной точкой, которая вдруг затронула и разозлила, заставила задуматься, подтолкнула, а может от обиды и понимания того, что даже его мать, которая любила его так сильно, смирилась. Он стал выгребать, и выжил, вопреки всему. Через полгода он стал выходить из дома, уже самостоятельно гулять, а иммунка выросла до 50 клеток – и пусть мне кто-нибудь скажет, что АРВ терапия бесполезна! Сопровождение было завершено, но он иногда звонил, о чем-то спрашивал, и, как бы приняв эстафету, стал навещать друга, прикованного к постели и помогать ему.
Кайяна
Все закончилось через полгода, может чуть больше. Потому, что такой позитивный конец был бы прекрасным концом для сказки, но мир жесток и несправедлив. А жизнь снова и снова проверяет на прочность, возвращая к исходной точке. А может быть к самому себе?
Нужно ли говорить, что, оставшись в живых, он стал снова покалываться, да и кто из бывших наркоманов, получив смертельный диагноз и боли в дополнение, будет стоически воздерживаться о того, единственного оставшегося в этой жизни, дающего облегчение?
Но в один из дней это прекратилось. Открылась дверь остановившейся машины, он немного удивился предложению «проехать», но подчинился; затем, оказался в кабинете госнаркоконтроля (ГНК), где состоялась беседа с оперативником. Новому оперативнику ГНК – Константину, недавно пришедшему из армии, были нужны свои «агенты», сведения и раскрываемость по сбыту, а перед ним был идеальный вариант, запуганный, едва выживший, не единажды судимый наркоман, не отсидевший положенный срок. Слова – «не знаю» и «болен» Костю не трогали, он мог создать реальные неприятности, как и обещал, да и кто бы потом разбирался, на зоне, после смерти очередного наркомана?!
Егор побоялся отказаться, сказал: «Согласен». Как всегда, по-наркомански подумал, что удасться проскочить, отсидеться дома, спрятаться за мать. Но уже на следующее утро зазвонил телефон, и голос опера – Кости – напомнил: узнавай, думай, ищи. Последовали визиты домой, звонки, беседы. Денег и закупок не предлагали, новенькому не нужна была мелочевка, ему был нужен крупняк, громкое и самостоятельное дело.
Мать Егора просила оставить сына в покое, грозилась нажаловаться в прокуратуру, ругалась, но прессинг продолжался. Егор отговорил ее, просил не вмешиваться, сам же – стал узнавать. Потому, что понимал, насколько он уязвим. Впрочем, кто там теперь разберется в его душе, в его мотивах! Может быть, подсознательно, уже давно хотел колоться. А теперь, получив задание, почти что индульгенцию, снова по-наркомански подумал – «прорвусь, выкручусь, отмажусь». В любом случае толчок был дан, и он снова оказался в той же среде, стал покупать, присоединяться, узнавать.
Сколько раз нужно уколоться человеку, чтобы стать зависимым? А сколько раз, после недолгой передышки, нужно уколоться тому, кто употреблял наркотики более 20 лет? Оказывается, организм вспоминает сразу, а все симптомы отмены проявляются уже после 3-х раз. И сразу куда-то летят благие намерения, все, что таким трудом создавалось, и даже годы ремиссии не играют роли. И нет никаких сомнений, что иллюзия «я смогу», не работающая в детстве, заработает через 20 лет. Третий день употребления, это уже для того, чтобы удостовериться и понять, что ты «попал», и вколотить последний гвоздь в крышку гроба, и снова оказаться заживо погребенным.
Так и Егор – снова бегал по кругу, жизнь, ради наркотиков началась, а может быть, продолжалась. Опера, требующие информации, водили его на удлиненном поводке, ждали. А когда он нашел «жертву», телефон оперативника оказался недоступен. А потом Егора арестовали.
Сопровождение права на жизнь
Так снова замкнулся концентрический круг, и я снова сопровождала Егора теперь уже, как общественный защитник.
Беседа с адвокатом не добавила оптимизма.
– Что подписал? Намерение на сбыт? Показания давал при адвокате? Какие–нибудь замечания, жалобы на состояние здоровья, просьбы вносил в протокол? Нет?
Я рассказала адвокату об аресте и показаниях в состоянии абстиненции. Об «актировке» и заболеваниях Егора, а еще, о том, о чем прекрасно знают все адвокаты – если ты не сознаешься, отказываешься от «сотрудничества со следствием», то никакие заболевания не станут препятствием для ареста по сбыту – тяжелой, наркотической статье. Особенно, если тебя защищает бесплатный, дежурный адвокат. Который не станет искать недостатки в следственных действиях, нарушения УПК, а будет просто присутствовать и подписывать бумаги.
Тем не менее, и вердикт дружественного адвоката был суров и неутешителен потому, что «признание мать доказательств, а первые показания будут положены в основу приговора».
Егор даже растерялся: «Как?!». Он был уверен, что суд разберется. Тогда он еще не знал, что Эльвира сделала у них с Иваном 5 закупок, как не знал и о том, что незадолго до их ареста, она сама была задержана за сбыт и, также, как и он, очень хотела уйти домой, к ребенку, поэтому и согласилась на все – и участвовать в закупках, и свидетельствовать против них…
Потом Егор написал письмо в прокуратуру о том, как его «внедрили», но проверка не дала результатов.
Время шло, его метания продолжались. Я пыталась направить его на детокс, но с его заболеваниями отказывали, реабилитационные центры не принимали. С трудом ему удалось устроиться на работу, но через полгода ему предложили уволиться, что-то узнав о его прошлом.
Его срывы и депрессии чередовались с периодами ремиссий, попаданием в стационары, новыми срывами. Я успокаивалась и снова бесилась от его необязательности, от наивной глупой и полудетской убежденности в том, что все рассосется само собой, от его откровенного вредительства самому себе с точки зрения здравого смысла. В то же время, я понимала, что ожидание расплаты в какой-то мере может быть намного хуже самого наказания.
А следствие все продолжалось – год, полтора… Практически сразу арестовали цыган-продавцов, но их дела выделили в отдельное производство. Через год Ивана освободили – под подписку о невыезде до суда, а Эльвиру посадили за сбыт на 2, 5 года. На суды, начавшиеся в сентябре 2012года, ее привозили из женской колонии.
Право на справедливый суд
На судах Эльвира путалась в показаниях и их зачитали, освежив в ее памяти. Несмотря на это, было понятно, что она покупала героин совместно и по одной цене с Егором и Иваном, а деньги, выдаваемые ей на закупки, были изъяты у цыган.
В ходе повторного опроса свидетелей обвинения подтвердилось существование оперативника Константина. Оказалось, что он уволился из наркоконтроля за отсутствием раскрываемости. И это было, пусть маленьким, но шагом на пути к победе!
В процессах судья откровенно скучала: показания свидетелей и понятых были идентичны, и повторялись они – слово в слово, во всех пяти томах дела, несмотря на годы разницы во времени. Только один раз я увидела ее внимательный взгляд -она слушала, когда я говорила о том, какое горе для родителей иметь сына, страдающего такой болезнью, как наркомания, о том, какая это мука и тяжкий крест. Но сейчас, наказанием за болезнь может стать смертный приговор…
Прения начались в ноябре, обвинение настаивало на 5 эпизодах сбыта, Егору запросили 8 лет особого режима, а Ивану – 8 строгого. На следующее заседание Иван не явился, сбежал от суровости и несправедливости запроса.
Егор остался, да и куда он мог сбежать – без денег и здоровья?
В январе 2013 года Ивана все-таки арестовали, и суды возобновились на стадии прений сторон. Я заново изучала дело и готовилась к прениям под руководством дружественного юриста А. Косса и правозащитника Е. Полозкова.
Прокурор снова озвучила обвинение в сбыте, и снова запросила обвиняемым по 8 лет.
Нам дали слово. Я, как общественный защитник Егора, говорила о его нелепой жизни, о хронической болезни и отсутствии возможностей лечения, о наказании неизвестностью, длящемся почти 2 года, о том, что оговорить себя при полном отсутствии доказательств в сбыте может только человек, не понимающий последствий, или человек страдающий от болезни, и способный признать все, чтобы выжить…
Я говорила о том, что 8-летний срок наказания, запрошенный прокурором, будет смертным для Егора, и самое страшное, что этот приговор может быть вынесен за преступление, которого он не совершал.
Я, как и адвокат по назначению, говорила о том, что за 1,5 года следствия убедительные доказательства сбыта так и не были получены; о том, что Эльвира, действующая по заданию оперативников, являлась инициатором всех эпизодов; что вопреки поставленным задачам, продолжение преступлений не пресекалось и необоснованно тиражировалось; просила суд признать данные эпизоды недопустимыми доказательствами.
Мы просили суд изменить квалификацию преступления на попытку пособничества в приобретении, вынести справедливое решение с учетом заболеваний Егора, избрать наказание без лишения свободы.
Свобода!
Прения прошли. Вынесение приговора было назначено через 10 дней – на 6 марта 2013 года.
Мы с Егором ждали, впрочем, не ожидая ничего хорошего, потому, что судьи редко идут против запроса прокурора. На Егора было страшно смотреть – было ощущение, что он просто не в себе, отсутствующий взгляд и полная потерянность в глазах, как перед закланием.
6 марта мы смотрели во все глаза, не зная, приедет ли конвой.
Судья читала приговор так долго, что Егора пришлось усадить, он просто не мог стоять, и был на грани приступа, что, что же его ожидает???
Но последовало неожиданное – судья не согласилась с прокурором, переквалифицировала преступление на попытку пособничества в приобретении, признала 3 эпизода ненадлежащими доказательствами и право на реабилитацию, а затем, вынесла решение.
Приговор – 2 года лишения свободы в колонии строгого режима, но Егор был освобожден от наказания – по истечении срока давности, ведь вынесение приговора было назначено на 6 марта 2013 года – через 2 года после совершения преступления!
Это была наша победа! Победа, даровавшая свободу и жизнь, тяжело больному человеку, оговорившему себя при задержании!
Автор: Лариса Соловьева
Фото: Михаил Фридман
Источник
